[X] Помощник

[J-RUNka]

***
Наверное, только Бог знает, как я ненавижу осень. Это увядание, эти листья нелепо-ярких цветов, полуголые деревья. Кажется, дунешь на них, и остатки летнего торжества полетят к чертям, если и само дерево не развалится. Ну, зачем, зачем приходит осень? Чтобы напомнить о прошедшем лете и приближающейся зиме? Зиму, кстати, я тоже ненавижу: в Москве зима холодная, а я, человек южный, требую вечного тепла и солнца.
Но с природой не поспоришь ведь. Приходится считать месяцы до прихода весны. А сейчас – октябрь, дождь, слякоть, прохладный ветер, тучи, в которых нельзя и намёка на солнце разглядеть. А самое главное, вместе с октябрём приходят осенние лень и безразличие. Люди уходят в себя, думая лишь об одном: как бы согреться и устроить свои дела?
Вечером обычного октябрьского дня я ехала в университет. Учусь на вечернем, приходится совмещать работу и учёбу, поэтому моя жизнь буквально пробегает мимо меня. Я вечно в движении, вечно ничего не замечаю – мчусь куда-то на автомате вот уже третий год.
Вот уже я на остановке, жду автобус, который соизволяет прибывать раз в полчаса. Вот сижу, жалуюсь на погоду, на эти вечные тучи, на сумерки, наступающие в семь, а не в 10, как летом. Слушаю тёплую турецкую музыку, согреваю душу. И ничто, слышите, люди? Ничто меня не интересует в этом мире, пролетающем мимо меня.
- Простите, а 239 до ВДНХ идёт?
Ну вот, прервали, а тут как раз припев шёл, любимая часть песни.
Старичок сел рядом со мной, я переспросила, так как не услышала вопроса.
- Да, едет, - ответила после повторного вопроса.
Ну и всё наслаждение мне обломали, так что музыку можно отложить.
Было какое-то искусственное молчание, которое желалось поддерживаться мной и мечталось прерваться старичком.
- Вы знаете, нет, я даже не знаю, имею ли я право Вам это рассказывать.
Ну ладно, послушаем. Я повернулась к нему и посмотрела пристально в светло-голубые, почти прозрачные глаза, сузившиеся от морщин и свисающих век. Улыбнулась, не зверь же всё-таки, душа, какая-никакая, есть.
- Вы знаете, - повторил старичок хрипловатым голосом, - у меня есть внучка, просто лапочка, правда, странная, но умная девочка. Ей 26 лет, а она знает четыре языка: английский, французский, немецкий и китайский.
Его как будто лихорадило, как перед смертью: как в бреду, он перечислял факты, но меня это не смущало: мало ли у кого в каком возрасте старческий маразм начинается.
- У неё три медали!!! Целых три золотых медали! Представьте, какая умничка. Школу, потом бакалавриат с золотой медалью окончила, потом в магистратуре на отлично училась.
( Ну да, какой уж там! Привираешь, старик, по лицу вижу.)
- Так вот, представьте, с такими знаниями, её просто осыпали предложениями о работе. А однажды она ко мне пришла, протянула письмецо и говорит: «Дедушка, как решишь, так и будет». А я смотрю: письмо от самого секретаря посла Китая! Приглашение на работу в Китай! Представь, какая молодчинка была! А я ей говорю, что не могу за неё её судьбу решать. Я ей говорю, что моё слово дорого мне стоить будет. А она мне: «Нет, дедушка! Только как ты скажешь!» А я не могу же брать такую ответственность на себя, но и девочке не хотелось жизнь обламывать. Из-за моего молчания она не уехала, осталась тут.
- Представь, она однажды упала на колени передо мной. Случайно так получилось. А я её быстренько…хоп…поднимать, говорю, не стой на коленях, будь осторожна. А она мне: «Дедушка, вот ни перед кем, а перед тобой готова стоять на коленях хоть до конца жизни». Представь, какая была! Мать её, дочка моя, извозила, била, пьяницей была, чтоб ей провалиться на месте. А она терпела! Ни разу ни упрёка, ни вздоха лишнего от неё услышать нельзя было. Золотой человек! Я ей, бывало, денег дам, половину своей пенсии. Не берёт, но вижу ведь, что нужно, мать её, дочка моя, покою не даёт. Сама не работает, а дочку заставляет до ночи пахать. А она золотая у меня, таких больше нет. Четыре языка знала: английский, французский, китайский и, какой я ещё говорил, ах, да, немецкий.
Меня заинтересовал такая деталь: на безымянном пальце правой руки у него было женское золотое кольцо, усыпанное драгоценными камнями. Не знаю, какими точно, но блестели, как бриллианты. «Странное сочетание старческой бедности и нелепой роскоши, » – промелькнуло у меня в голове. Но в этот момент мой автобус подъехал, поэтому со старичком пришлось закругляться, а то бы он свой рассказ до полуночи бы продолжал.
- Ладно, дедуль, извини, мне пора. Спасибо за рассказ, было очень интересно, надеюсь, ещё встретимся!
- Так подожди, я самое главное не сказал. Подожди, куда ты? – голос деда становился хриплее, а я всё отдалялась и отдалялась, но прекрасно его слышала. – Подожди, девушка. Внученька моя-то, того, умерла…месяц назад. – На этих словах он привстал, но затем плюхнулся на своё место, как будто то, что он мне сообщил, было так, эпилогом: рассказ закончился, можешь валить куда угодно.
Я уже была одной ногой в автобусе, но его слова будто ударили меня обухом по голове. Он продолжал сидеть, я видела из окна, он продолжал сидеть неподвижно, что-то нашёптывая себе, не замечая этого автобуса, меня, прилипшей к окну и наблюдающей за ним. Он лишь постоянно что-то шептал. Что это было, я, к сожалению, не смогла услышать. Автобус начал медленно отъезжать от остановки, полупустой, полузаполненный.
Надо было остаться там, с этим старичком, слушать его хоть до самого утра. Надо было. А хотя…Кто он мне? По сути дела, никто. Но боль, человеческая боль была близка мне, наверное, потому, что граничила с моим равнодушием. Эта едкая, сумасшедшая боль отчуждения, отрешения. Боль одиночества и безразличия.

Не люблю я осень, это хмурое увядание человеческой души.