IPB

Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )

3 страниц V < 1 2 3 >  
Ответить в эту темуОткрыть новую тему
> Рассказы о Карабахе, Ваши комментарии..
Сабир
сообщение 27.03.2006, 16:32
Сообщение #21


Профи
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 1,240
Регистрация: 10.04.2005
Пользователь №: 20



ТЕЗКА

Когда у бывшего красного конника Саркиса родился сын, имя ему подбирал он сам, назвав мальчика Лентрошем. Недавний солдат революции полагал, что имена боготворимых им Ленина, Троцкого и Шаумяна, сведенные воедино, словно путеводные звезды будут озарять весь жизненный путь его сына. Но не успел Лентроша и сколько-нибудь подрасти, как с календарей исчезло имя объявленного врагом народа имя Троцкого. И когда мальчику пришла пора идти в школу, красный конник бросился в загс и настоял на смене имени сына с Лентроши на Вялена, полагая, что уж Ленин-то точно на века. С этой мыслью и почил Саркис.

…Казалось, что все жители небольшого карабахского городка собрались на митинг, чтобы послушать, что скажет им приехавший из областного центра лектор. И лектор говорил, говорил почти час, закончив свою речь словами:

- Теперь, я думаю, вам ясно, что во всем виноват Ленин, отдавший карабахскую землю азербайджанцам. А у вас в городском саду и до сих пор красуется его бюст. Долой Ленина со всех пьедесталов!

- Долой, - вопит ему вослед взвинченная толпа и, кем-то ведомая, направляется к саду.

Памятник огорожен невысоким металлическим частоколом, по периметру которого расхаживают два скучающих милиционера. Но на них никто не обращает внимания, и уже скоро толпа окружает памятник, остановившись в полушаге от частокола. Милиция куда-то исчезла, а крики толпы «Долой Ленина» становятся все неистовей. И вот уже летят в сторону памятника сначала один, потом два, а потом и десятки камней с комьями грязи.

Камни отскакивают сразу же, а грязь медленно сползает по лицу Ленина, и мне без очков кажется, что это и не грязь вовсе, а такие вот слезы. Грустная, чудовищная картина!

А буйству толпы нет предела, и уже никто не обращает внимания, что иные метатели с одной стороны ограды, промахиваясь, попадают камнем не в Ленина, а в людей с противоположной ее стороны. Не обращает, поскольку все их чувства захлестнула внушенная толпе искусными развратителями злоба к Ильичу.

И вдруг в двух шагах от себя я вижу коренастую фигуру Вилена, с булыжником в руке вступающего в толпу. Ладонь Вилена с две моих ладони и булыжник в его руке огромен и тяжел. Глаз у него остр, и я знаю, что Вилен не промахнется. И кричу ему:

- Вилен, Вилен.

Вилен вздрагивает, медленно поворачивается ко мне и хмуро смотрит на меня.

- Вилен, - уже хоть и громким, но спокойным голосом говорю я ему, - подойди, пожалуйста, ко мне. Очень тебя прошу, подойди.

Вилен тяжелым, неторопливым шагом подходит ко мне и спрашивает:

- Чего тебе?

Сохранивший и в свои шестьдесят лет телосложение молотобойца, Вилен, подойдя ко мне вплотную, закрывает собою и ограду памятника и толпу. И мне теперь, поверх головы Вилена, виден один лишь бюст Ленина со стекающей по его лицу грязью. Я смотрю на лицо Ленина, и тихо, почти шепотом говорю Вилену:

- Вилен, неужели и ты тоже. Как же ты можешь, а? Ведь ты Вилен. В тезку-то своего, разве так можно...

- Не называй меня больше Виленом. Не хочу, - тоже почти шепотом отвечает мне он.

- Это почему же, Вилен? Не я подбирал тебе имя, а твой отец. Ведь он сейчас в гробу переворачивается от твоих слов, - говорю я этому сыну солдата революции.

- Он в гробу переворачивается, а я вот здесь и сейчас, - отвечает мне Вилен.

- Это почему же?

- Как почему? Или ты не видишь, что творится кругом? И тебе все нипочем, нипочем уже и сам себе? А я вот уже не могу. Мне даже и дома уже покоя не дают.

- Дома-то почему?

- Да все из-за внучки. Ей сейчас десять лет, а при ее рождении имя ей выбирал я. Помнится, я тогда еще подумал, а как бы отец мой назвал свою правнучку, будь он жив. И выбрал ей имя Октябрина. А теперь вот и жена и дочь все пилят меня. Мол, как назвал, так сам и меняй. А что делать? Придется пойти в загс или куда там еще и поменять.

- Не надо, Вилен, - говорю я ему, - никуда не иди и имя внучке не меняй.

- Это почему же?

- Да потому, Вилен, что хоть мне с тобою может и не доведется, но внучка твоя еще будет гордиться своим именем.

- Ты думаешь? - спрашивает Вилен.

- Я уверен, Вилен, уверен.

Вилен бросает булыжник, и мы уходим с ним прочь от гудящей толпы.



НЕ СЛАВА, А ПРЕЗРЕНИЕ

Когда не стало мамы, бывая в других городах, как бы ни был занят, я хожу на кладбища. Здесь, в царстве усопших, отошедших в мир иной, человек соприкасается с вечностью. Здесь многое воспринимается по-иному, ко многому подходишь с иной меркой. Здесь понимаешь, что почти все - суета сует, и есть всего лишь очень немногое - немногое такое, чему стоит служить, отдать и сердце свое и еще оставшиеся силы. Здесь, пусть и ненадолго, человек очищается, умиротворяется, становится лучше.

Здесь, среди могил, мне всегда было досадно, что не верую, что я - атеист. А так хотелось бы верить, что есть оно, чистилище, где каждому дана возможность избавиться от грехов, и после суда, пусть и строгого, страшного суда, обрести, наконец, душевный покой.

Ходишь, ходишь среди могил и думаешь, вот он - мир, где не место нашим копеечным страстям, а более всего – гордыне, тщеславию, честолюбию. Читаешь эпитафии, эти надгробные письмена, и иные из них разрывают сердце, гнетут душу, подкашивают ноги. Трудно становится дышать, и тогда уже бежишь из этого царства мертвых, чтоб и самому не остаться здесь.

А иногда... иногда вдруг прочтешь такое, что всего тебя наполняет протест. И думаешь, кто он, этот глупый, пустой и чванливый человек, умудрившийся и сюда, в эту обитель скорбей человеческих, принести и запечатлеть на камне свои дешевые страстишки, свою непомерную любовь к позе, к рисовке, к собственной персоне.

«Пышные похороны не нужны мертвым, - они ублажают тщеславие живых», - сказал французский мудрец Ларошфуко, и был безусловно прав. Не нужны мертвым и славословия, ничего им земное уже не нужно.

А эпитафии... эпитафии - это крик твоей души, твое последнее «прости».

Так должно быть. Как-то (давно это было) я прочел на могильном камне простую надпись: «Спасибо, отец». Взрослый уже сын, прощаясь навеки, благодарил отца. За что? Мы не узнаем этого. Да и зачем нам знать, ведь это их тайна. Одну половину этой тайны отец унес с собой, другая осталась в душе у сына. И она дорога ему, она теплит его душу, коль и в этот час скорби он вспомнил о ней.

А однажды, и тоже на могильном камне, я прочел вот такую надпись: «Отцу, полковнику Советской Армии, от сына - доцента». Ну, что сказать? Ведь не аллея же почетного захоронения, и камень поставлен не от государства, не от официального органа, не от должностного лица: от сына - отцу. Эта надпись, словно та же реклама на залежалый товар, обращалась к прохожим: вот каков был мой отец - не чета вашему, но и я хорош, - доцент.

Удивительная это вещь - память. Когда начались «Карабахские события», житель Еревана Зорий Балаян, оставив в стольном граде Армении семью, перебрался в Степанакерт. Городские власти областного центра выделили ему в горисполкоме кабинет. Для приема здешнего обывателя, а более всего - для изобретения разного рода сепаратистских пакостей да поношений в адрес народа Азербайджана (на что он, скажем прямо, большим был докой). И когда его «художества» основательно надоели военной комендатуре города, к Зорию Балаяну явился офицер - представитель комендатуры. Между ними состоялся диалог, который сам Балаян изложил в газете «Советский Карабах».

Вот краткий пересказ этого диалога.

Офицер (Балаяну): - Если Вы не прекратите своей националистической и сепаратистской пропаганды, то по распоряжению властей Азербайджана будете выдворены из области.

Балаян: - Вы сами читали это распоряжение?

Офицер: - Да, читал сам.

Балаян: - Дайте мне это распоряжение.

Офицер: - С собой у меня его нет, я не взял его.

Балаян: - Но вы его видели, это распоряжение?

Офицер: - Да, и видел, и читал.

Балаян: - Никуда я не уеду. Дайте мне это распоряжение, тогда еще подумаю.

Зорию Балаяну, этому мастеру интриг и скандалов, документ тот был нужен для новых спекуляций на тему о «демократии». Однако, распоряжения не получив, переживать особо не стал, и направил Президенту СССР, в Прокуратуру, Верховный Суд, Министерство внутренних дел страны телеграммы: - караул, покушаются на мои гражданские права, гарантированные Законами страны. Текст телеграммы венчала строка поистине балаяновская: прошу эту телеграмму считать моим заявлением на предмет привлечения к ответственности руководство Азербайджана.

В день, когда он направил эту телеграмму во все властные органы страны, я увидел его выходящим из горисполкома в сопровождении своих борзых. Сколько же самодовольства, сколько чисто провинциального упоения собой было написано на его лице. И вот тут-то в моем мозгу сработала ассоциативная память. И я вспомнил ту эпитафию сына-доцента, и подумал, что, наверное, вот так же всегда довольным собой выглядит и тот доцент.

И, знаете, в сходстве Балаяна с тем доцентом я, в общем-то, не ошибся, ибо оказалось, что и он придумал для «своего отца в чем-то очень схожую эпитафию: «Мой отец резал хлеб стоя». Отца Зория Балаяна я никогда не знал, и вовсе не намерен тревожить его тень, ведь это не его вина, что на его могильном камне запечатлена такая запись. Меня другое удивляет: как мог Зорий Балаян вообще додуматься до нее. Ведь речь идет о жителе карабахского села, покоящемся тоже на карабахском погосте. И очевидно, как каждому сельчанину, ему случалось сидеть у родника и трапезничать вместе с приятелями. Что, и тогда он вставал на ноги и стоя разрезал хлеб? Нет, конечно, и отрезал, и отламывал его сидя, а нередко и полулежа на траве, как это делают здесь все. И правильно делают. Но как все - для него не подходит. Ему надо по особенному, чтобы люди сказали: ох-ох, все у него по-особому. Словом, типичный (от села отставший - к городу не приставший) провинциальный честолюбец. Искатель славы, пусть и скандальней, пусть и нелепой, но славы.

Кстати, о нелепости. В одном из своих писаний он изрекает: «Мы строим свое счастье на крохотном участке плодородной земли, которая по своей площади в сто шестьдесят раз меньше полуострова Камчатка...» Ну, скажите, не нелепость ли это, и при чем тут Камчатка. Уж коли на то пошло, сравнил бы сразу с Гренландией, и вышла бы цифра куда экзотичнее. Но нет, ему надо именно с Камчаткой, ибо как еще иначе дать знать читателю, что и на Камчатке тоже ему довелось побывать. Ну, не может человек не ввернуть о себе хотя бы одного слова. Вот и сравнил Армению с Камчаткой...

Есть у русского поэта Петра Якубовича замечательное стихотворение «Слава». Забвение - вот удел всякой славы, - таков рефрен этих стихов.

Но не слава, а презрение тысяч и тысяч людей, обожженных «Карабахом», будет предшествовать людскому забвению Зория Балаяна.



ТОРГОВЫЕ ШАЛОСТИ

Газовое объединение, где я служил, не имело ни своего буфета, ни столовой, и посему свой обеденный перерыв я все больше проводил в буфете швейной фабрики «Весна», расположенной от нашего объединения в пяти минутах пешего хода. Заведовал буфетом некий Шаин, парень шустрый и в общем-то славный малый, старавшийся, понимая мою необустроенность, всякий раз в меру своих возможностей наилучшим образом меня обслужить. Иногда мы вели с ним почти философские беседы, и это нас чуть-чуть сблизило.

И вот однажды, не поимев во рту с утра ни кусочка хлеба и подзадержавшись у начальства, я пришел к Шаину много позже обычного и попросил его чем-нибудь меня накормить, да пооперативнее. Буфет был уже пуст от посетителей, и Шаин пригласил меня за стойку, прямиком на кухню, чтобы там, вдали от случайных посторонних глаз, угостить меня блюдом, коим он в тот день кормил одно только свое фабричное руководство.

Блюдом этим оказалось отменное жаркое, тем более вкусное, что Шаин сдобрил его стаканом красного крестьянского вина из хранящейся у него где-то в запасниках бутыли. Словом, по тамошним обстоятельствам обед вполне можно было считать королевским. Ну, съел я полтарелки жаркого, запил половиной стакана вина и решил передохнуть. И тут-то захотелось мне закурить.

А надо сказать, что в ту пору в Степанакерте в смысле дефицита хуже всего обстояло с куревом. Единственное, что еще можно было достать, причем достать из-под полы да с изрядной переплатой, так это ереванскую «Астру». Ну, кто ее курил, тому, думаю, не надо объяснять, что это за сигареты - одна солома. Конечно, кое-кто в городе курил и «Мальборо», но ведь для того они весь этот кавардак и затеяли, чтобы и «Мальборо» курить и «Наполеоном» запивать. Но я сейчас не о них, я - о себе.

Одним словом, вынимаю из кармана эту самую «Астру» и закуриваю. И сразу же захожусь в таком кашле, что весь свет мне становится не мил. Тушу сигарету и ищу глазами урну, куда бы мне ее бросить. Урна оказалась в самом углу кухни, и я иду туда. А возвращаясь к столу, вдруг вижу - не веря своим глазам - штук двадцать пачек сигарет «Космос», лежащих на полке столбцом друг на друге за какими-то коробками. Ба, думаю, а ведь в Баку я только этот «Космос» и курил, пристрастясь к нему. Откуда они вдруг здесь? Или, может, это всего лишь бутафория, так себе, пустые пачки. И спрашиваю у Шаина:

- Шаин, это у тебя что, настоящий «Космос»?

- Настоящий, но ты не трожь, нельзя.

А надо сказать, что вся эта история с сигаретами случилась вскоре после моего приезда в те края, когда я еще не очень был осведомлен о масштабах дикости, тамошних нравах. И спросил:

- Это почему же?

- А потому, - ответил он, - что сигареты эти бакинского производства. Остались от прошлых запасов. А торговать товарами азербайджанского производства нам теперь запрещено. И если я нарушу этот запрет, меня вмиг уволят. Или ты хочешь этого?

- Боже упаси, ни в коем случае.

- Ну вот. Кстати, у меня здесь обедали как-то несколько строителей - директор просил их накормить, а я возьми да угости их этими сигаретами. Так один обещал мне голову размозжить за них. Еле отделался. Так что, если хочешь, то можешь покурить у меня на кухне. А на вынос - не могу.

Я выкурил подряд две сигареты, и такое у меня было ощущение, словно и сам уже побывал в Баку.

Из дальнейших разговоров с Шаином узнал я, что на складе у него хранится еще целый ящик таких пачек, и что курит их он только сам да еще угощает ими своих друзей, когда те у него гостят.

Через полчаса, доев жаркое и допив вино, я засобирался уходить. Но закурив на прощанье еще одну сигарету, стал я вымаливать у Шаина хотя бы десяток этих пачек. За любую сумму. Шаин долго отказывал, но в конце концов сломался и отдал их мне, причем за свою же цену. А все потому, что поверил моим заверениям, что ежели кто их у меня обнаружит, то заявлю, что приобрел эти сигареты у солдат из патрулей, у которых азербайджанского производства сигареты были не редкость.

И еще целых два месяца, пока не иссякли Шаиновы запасы, баловал я себя сигаретами «Космос». Вообще же, уж коль скоро речь зашла о торговых страстишках «Карабаха», скажу, что они здесь разыгрывались в изобилии и в самых оригинальных вариантах. К примеру, один поклонник «Нар-Шараба» (Азербайджанский сладкий гранатовый соус), этого редких качеств гранатового экстракта, рассказывал мне, что он периодически приобретал его у знакомого складчика, предварительно сменявшего исконную этикетку «Нар-Шараба», свидетельствующую о его азербайджанском производстве, на подвернувшиеся под руку торговые знаки иностранных фирм.

И уж коль скоро речь зашла о товарах из Азербайджана, скажу, что на «черном» рынке они были не редкостью, хотя и поступали сюда уже по нелегальным каналам. Причем долгое время своеобразным перевалочным пунктом этой торговли служил город Симферополь, куда систематически организовывались чартерные авиарейсы и где у степанакертских дельцов имелись свои постоянные маклеры.

Но, конечно, особенно бойко здесь шла торговля с рук промышленными и продовольственными продуктами, поступающими в Армению из-за рубежа в дар ее гражданам, пострадавшим в дни страшного спитакского землетрясения. Второй взлет этого «черного» рынка был связан тоже с поступлением помощи, но теперь уже беженцам.

Но все это были, конечно же, торговые шалости, а по-настоящему большая коммерция осуществлялась в тайне от обывательских глаз, по неведомым человеку с улицы каналам. И это понятно, ибо область, по прихоти сепаратистов отказавшаяся от естественных для нее экономических связей с Азербайджаном, и месяца не продержалась бы, не задействуй она эти каналы. Часть из них функционировала уже с 1988 года, а в пору хозяйничанья в области Комитета Особого Управления А.Вольского таких каналов стало куда больше. Правда, и при этом комитете, то есть в 1989 году, иные крупные сделки, например, поставки запчастей к машинам из Набережных Челнов, бывало, срывались, но то была заслуга не комитетчиков, а населения тех районов, по которым транспортировались грузы.

Но совсем иная ситуация сложилась тогда, когда управление областью взял в свои руки специальный Оргкомитет во главе с В.П.Поляничко: все сколько-нибудь крупные коммерческие операции были взяты под жесткий контроль.

Увы, с ликвидацией Оргкомитета и выводом из области войск МВД бывшего Союза ни о каком контроле уже не могло быть и речи. А с пробитием Лачынского коридора поток грузов в область стал уже безграничным. Надо ли говорить, что львиную долю в них составляло оружие. И начался новый, кровавый этап «Карабаха».



КАРАБАХ: ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ

«Карабах» как был, так, конечно же, и остался явлением однозначным, в сути своей сориентированным на отторжение в пользу Армении части азербайджанской земли.

Но вот в том, каковы его внешние формы и какими методами он замышлялся актуализироваться, - в этом «Карабах», безусловно, уникум, не имеющий себе равных среди прочих аналогичных ему событий.

Тут было задействовано все, что хоть в какой-то мере могло содействовать его успеху: история и реальность, наука и религия, экономика и заурядная афера, - абсолютно все. Причем, безотносительно от того, насколько это приемлемо или противно человеческой натуре: творцам «Карабаха» было не до таких мелочей.

Некоторые особенности «Карабаха», некоторые черты к его портрету и приведены в публицистических материалах этой части книги.



«КАРАБАХ» И СТИХИЙНЫЙ РЫНОК: СИАМСКИЕ БЛИЗНЕЦЫ

Многие наверняка еще помнят то недавнее время, когда ретивые «перестройщики», то бишь Горбачев и иже с ним, и пришедшие им на смену не менее ретивые «реформаторы» «а-ля Гайдар» уверяли мир, что сложившиеся за несколько десятилетий тесные экономические связи между отдельными регионами бывшего Союза спасут его многонациональный народ от ужасов межэтнических распрей: мол, единый рынок вывезет. Увы, не только не вывез, но и сам он, этот единый рынок, приказал долго жить, оставив после себя дюжину изрыгающих ненависть больших и малых «карабахов».

И если кто-то сегодня задается вопросом, на что же именно, на скудоумие или злой умысел, следует отнести те бредовые заверения господ «перестройщиков» и «реформаторов», то я отвечу им так: не все ли равно, ведь дело свое они уже сделали, и остается лишь уповать на историю, что может хоть она поставит их таки к позорному столбу, тому самому, на котором первым аршинными буквами уже высечено имя античного Герострата.

Но это я так, к слову, а что до самих «карабахов», то смею утверждать, что все они - суть порождения того дикого, ничем и никакими нормами приличия не стесняемого рынка, к которому сначала подпольно, а потом и в открытую шло и наконец пришло народное хозяйство бывшего СССР. Рынка стихийного, от которого тот же Запад, некогда тяжело им переболев, уходит сегодня все дальше и дальше.

Итак, рынок и «Карабах». Прежде всего повторю в этой связи уже однажды высказанную мысль, что в комплексе мероприятий, долженствующих обеспечить отторжение бывшей НКАО от Азербайджана и ее присоединение к Армении, мерам экономического характера придавалось особое значение. Это нашло свое отражение и в суетливом переподчинении предприятий области министерствам и ведомствам Армении, и в состыковке планов социально-экономического развития этой республики и НКАО, и в направлении из Армении специалистов для руководства объектами экономики области и в целом ряде других столь же незаконных действий.

Но, пожалуй, самым показательным и в какой-то мере символическим шагом явилось создание в областном центре Степанакерте нового рынка - самого натурального, так сказать, базара.

В городе вообще-то давно уже существовал свой, привычный горожанам старый рынок, как и повсюду в те годы именуемый колхозным. Тот же рынок, о котором я веду речь, был построен в 1989 году, и местные жители именовали его то крытым, то новым, как бы подчеркивая его отличия от прежнего - старого и не имеющего крыши. Но самым примечательным было то, что он являлся собственностью Армении, о чем свидетельствовала и такая вот надпись на фронтоне ворот рынка: «Госагропром Армении», Этот рынок должен был как бы служить свидетельством того, что принятый парламентом Армении акт о слиянии народнохозяйственных комплексов ее самой и области - никакая не риторика, а руководство к действию.

Заодно на новый рынок возлагалась и другая функция: показать, насколько улучшится обслуживание населения продуктами, когда область уже окончательно перейдет под юрисдикцию Армении. С этой целью по дороге Горис-Лачин-Степанакерт между очередными партиями оружия и террористов в область направлялись автоколонны, груженные товарами, которые и в самой Армении считались экзотической редкостью. Кстати, коль пришлось к слову, скажу, что создание таких вот своеобразных «потемкинских деревень» здесь в пору националистического обольщения местного обывателя было достаточно частым явлением. К примеру, в столовых и буфетах предприятий, заявивших о своем переходе в подчинение министерствам и ведомствам Армении, сразу же и намного улучшалось питание рабочих и инженерно-технического персонала. Но все эти рекламные фортели были рассчитаны, конечно же, на дурачка: гляди, мол, обыватель, как мать-Армения заботится о тебе. А между тем, крупный и мелкий, в ту пору пока еще подпольный бизнес мертвой хваткой брал за горло экономику области, и каждому непредвзятому наблюдателю было ясно, что не благополучие тамошнего населения заботило истинных творцов «Карабаха» - на него им было наплевать, как ранее этим господам наплевать было и на судьбы бакинских армян, - другое представляло для них интерес: экономический потенциал области, ее плодородная земля, из которой они мыслили сотворить аграрную базу самостийной Армении.

Вот и осваивали область, как могли, как были научены, - нахраписто и бесстыдно. Приведу, в этой связи, такой пример. Для газификации сел Мартунрнского района области (кстати, района, уже на три четверти газифицированного) некой хозрасчетной организацией Еревана был разработан проект, за который областное газовое управление выложило сто двадцать тысяч рублей. Сумма эта (в ценах 1988 года!) настолько поразила воображение начальника управления, что при всем его полнейшем национализме он все никак не мог успокоиться, по поводу и без повода заявляя, что выполненные работы не стоят и двенадцати тысяч. Когда же я спросил его, зачем он подписал такой договор, он ответил мне, что цены, по заявлению проектировщиков, - рыночные.

Поражало, с какой самоуверенностью и обстоятельностью наезжал сюда целый рой любителей легкой наживы, словно область и есть уже захолустная провинция Армении.

Вспоминается один пилот рейсового «ЯК-40» из Еревана, из-за непогоды заночевавшего в Степанакерте. Так случилось, что ту ночь мы провели с ним вместе у наших общих знакомых, и пилот, которого, как и меня, мучила бессонница, аж до самого утра делился со мною своими планами по части предпринимательства:

- Собрать бы у ереванских и здешних боссов деньги и построить на них аэропорт по приему лайнеров дальнего маршрута, - хороший бы навар можно было снять. Уверен, карабахские богатей, коли обещать им, что напрямую смогут летать из Степанакерта в Париж, сразу же выложатся, не устоят - эта публика кичливая. Взяться, что ли, а?

Пилот «ЯК-40» еще только строил планы, а сколько было таких, что, войдя в кооперацию с местными дельцами и делягами, уже раскручивали свой бизнес. На первых порах, правда, и не такой крупный, но ведь лиха беда начало.

Вот тогда-то я и вспомнил некоторые хрестоматийные факты из истории становления рыночной экономики в странах Запада. Да и Востока тоже.

Как известно, в любой стране свободно-рыночная экономика, или - в более привычных терминах - капитализм, начинается с того, что в обществе формируется особая социальная группа людей - сословие свободных предпринимателей, которые, используя каким-либо образом накопленные у них и достаточные для этой цели средства (первоначальный капитал), организуют собственное дело, будучи уверенными, что в итоге к ним вернутся не только затраченные ими средства, но и, сверх того, некоторая сумма, образующая их прибыль.

Собственно, такова, если угодно, лапидарная форма определения общества, принятого именовать капитализмом. Теперь немного о том, как образуется тот самый первоначальный капитал, без которого невозможна и организация собственного дела. Известно, что на счету у рыночной мифологии по сему поводу немало легенд. О чистильщике сапог, распространителе газет, разносчике молока или картежном шулере, ставших владельцами соответственно обувной фабрики, крупного издательства, животноводческой фермы или сияющего огнями ночного казино. Не отрицая полностью реальность этих легенд (к коим можно присоединить еще серию подобных им сказаний), тем не менее, будем помнить и успевшую стать афоризмом фразу: «У истока всех крупных состояний всегда стоит большое преступление».

Так было во время накопления первоначального капитала в США, откуда пришли и знаменитые нравы Клондайка, так происходило и продолжает происходить и на территории бывшего СССР. Кстати, не в этом ли и причина горбачевского истошного «возврата к прошлому нет». Ведь случись оно, сколько бы ныне респектабельных бизнесменов предстало совсем в ином обличье. Но на нет, как говорится, и суда нет, и посему сегодня уже не кажутся дикими откровения, аналогичные, тому, коими поделился с газетой «Вечерняя Москва» (02.01.92 г.) один из спецов постперестроечной экономики Абель Аганбекян, заявивший, что все должно принадлежать тем людям, кто сумел заработать деньги, а каким образом, не столь уж и важно. Стоит ли удивляться, что именно такой человек стоял у истоков «Карабаха».

Однако хватит об этом, ибо поезд, как говорится, ушел. Согласимся лишь с фактом, что в любой стране свободно-рыночная экономика начинается с появления круга людей, умеющих делать бизнес и имеющих для этого необходимые средства. Далее, известно, что поначалу они тем только и занимаются, что осваивают более доступный им внутренний рынок, причем на первых порах - сферу обмена (оптовой и розничной торговли), не требующей крупных капвложений и почти немедленно возвращающей им затраченные средства, возросшие на прибыль. А уже позже, при наличии достаточного капитала, бизнес вторгается и в сферу материального производства. В свете этого вполне понятно, что предприниматели, осваивая внутренний рынок, делают все от них возможное, чтобы помешать проникновению на этот рынок иностранного капитала, способного перехватить из их рук потенциальную прибыль. И что примечательно, в этом своем стремлении местные бизнесмены находят полное понимание властей.

Действительно, есть по крайней мере два веских соображения, которые стимулируют правительство любой страны проявлять заботу о собственных предпринимателях в ущерб иностранным.

Во-первых, тем самым предотвращается вывоз из страны капитала в форме прибыли, а именно это и происходит, когда предприниматель - «варяг». Капитал же, оставшийся дома, в силу его внутреннего стремления к наращиванию собственной массы, сразу же вовлекается в процесс оборота, что на практике означает создание новых рабочих мест и рост выпуска товаров народного потребления, а уж через них - рост налоговых поступлений в казну, используемых в первую очередь для реализации социальных программ.

В условиях капиталистической формы хозяйствования иных путей стабильного поступления средств в бюджет, по сути, нет, иностранные же инвесторы для того только и вкладывают средства, чтобы вывозить прибыль. Конечно, для оживления деловой активности и внедрения передовой технологии, особенно в наукоемких производствах, допустимо приглашение иностранного капитала, но это уже, что называется, не от хорошей жизни, и правительству приходится торговаться за каждый процент вывозимой прибыли.

Второе соображение состоит в том, что правительство, воздействуя на патриотические чувства местных предпринимателей, в состоянии побудить их активно участвовать в разного рода благотворительных акциях и на поприще меценатства. Естественно, что на «варяга» такие призывы не действуют, ибо его патриотические чувства связаны с Другой страной, с иными землями.

Итак, если правительства суверенных стран озабочены благосостоянием своего народа, они должны всячески содействовать национальным кадрам предпринимателей в упрочении их позиций на внутреннем рынке. Хотя бы на внутреннем!

Но как этого добиться, тем более что «варяг», как правило, бывает более опытен. Увы, только путем проведения государством политики экономического протекционизма, что практически означает одно: изоляционизм, построение жесткой системы кордонов и таможен, преграждающих путь иностранному капиталу.

К сожалению, это отгорожение, вольно или невольно, ведет одновременно к росту в обществе ура-патриотических, националистических тенденций, и с этим надо считаться, ибо такова уж диалектика свободно-рыночной экономики на ее ранних стадиях.

Более того, порой отгораживаются друг от друга не только государства, но и отдельные территории внутри единого государства, что ведет к возникновению местничества и сепаратизма, которые, таким образом, тоже на совести экономических интересов местного бизнеса, хотя внешняя форма их проявления может быть самой различной.

Вспомним историю, поскольку на ее примерах легче понять и то, что происходит и с необходимостью должно было произойти с Союзом, коль скоро эта страна перешла на путь свободно-рыночной экономики, на путь стихийного рынка. Обратимся, в частности, к истории США, поскольку именно в этой стране был в чистом виде реализован классический вариант капиталистического развития с его четко обозначенными этапами.

Действительно, в отличие от Европы, США не знали ни по-язычески необузданной Античности, ни аскетического Средневековья, ни вдохновенного Ренессанса, а значит не знали и двухтысячелетнего (до создания США) периода неистовых поисков смысла бытия, поисков, так и не признавших предпринимательство одной из человеческих добродетелей. (Кого, как не лавочников и менял изгонял Иисус Христос с паперти Иерусалимского храма). А что касается России, то ее дворянство так и не могло преодолеть в себе предубеждение против «деловых людей», отчего эти последние почти сплошь набирались из мещан. Русская литература богата описаниями того, какие жизненные коллизии, в том числе и в отношениях между представителями благородного и «третьего» сословий, возникали из-за этого предубеждения.

В качестве же примера сошлюсь лишь на всем памятные гончаровского «Обломова» и чеховские «Цветы запоздалые».)

Словом, едва приобретя независимость и чуть разбежавшись на этапе, который в Европе принято было именовать Просвещением, США встали на путь свободно-рыночного развития экономики, позаимствовав первые навыки хозяйствования, но уже избавленные от разного рода феодальных предрассудков, у своей бывшей метрополии. И тотчас же отгородились от хоть и менее настырного, но зато утонченно-изощренного капитала Европы. Кстати, дистанцирование это продолжалось более ста лет, поскольку именно столько лет понадобилось бизнесу США на освоение весьма обширного внутреннего рынка.

По большому счету, США впервые появились в Европе в годы первой мировой войны, приняв-таки участие в ее последних, заключительных битвах и обеспечив свое присутствие в послевоенном переделе мира.

Однако в контексте проблемы «Карабаха» и роли стихийного рынка в подобного рода явлениях более показательны те события, которые происходили в самих США в годы их добровольного изоляционизма от Европы. Во-первых, именно тогда эту страну поразил такой сепаратизм, равного которому по масштабности другие страны, пожалуй, и не ведали.

Генерируемый эгоистичными интересами местного бизнеса, этот сепаратизм привел к тому, что целые штаты стали выходить из подчинения федеральным властям, и страна раскалывалась на части.

Но, к счастью для США, федеральное правительство сразу же осознало, к каким бедам для страны может привести подобное расчленение, и не мешкая, исчерпав мирные средства, силой оружия, в результате так называемой войны Севера и Юга, искоренило сепаратизм. Теперь уже ничто не мешало созданию в США единого рынка, а для предотвращения интервенции зарубежного бизнеса, как отмечалось, была принята на вооружение политика изоляционизма.

И здесь очень важно отметить, что с этической точки зрения изоляционизму весьма плодотворно содействуют призывы к возврату к национальным истокам, причем на первых порах - даже к ее самым архаичным формам. Для США эти истоки, как известно, кристаллизовались в пуританизме первых колонистов, чем и объясняется столь долгое культивирование в американском обществе пуританской строгости нравов. (О том, до чего доходила эта строгость, сплошь и рядом скатывающаяся в ханжество, свидетельствует, например, такой факт: еще в тридцатых годах нынешнего столетия за поцелуй на экране, длящийся более трех секунд, продюсер фильма штрафовался на 25 000 долларов. Не правда ли, на фоне нынешней «раскрепощенности» нравов в американском кино факт этот и впрямь из разряда курьезных.)

Интересно в этой связи отметить, что даже освоив свой собственный рынок, американский истеблишмент тех лет еще в течение достаточно длительного времени продолжал придерживаться политики дистанцирования. И это понятно, поскольку вслед за освоением собственного рынка перед бизнесом США стала задача активного проникновения на рынки соседних стран Нового Света.

Походя, между делом, округлив за счет Мексики собственные границы, предприниматели США ринулись в Латинскую Америку, создавая здесь одну «банановую» республику за другой. А чтобы преградить Европе дорогу и сюда, в спешном порядке была изобретена так называемая «Доктрина Монро», направленная на претворение в жизнь принципа: «Америка - для американцев». Долгие годы вокруг этого принципа и вертелась вся внешняя политика США, подкрепляемая, при необходимости, всей ее военной мощью.

И только тогда, когда с помощью патерналистского курса собственного государства бизнес США завершил освоение внутри американского рынка, а «великая депрессия» конца двадцатых - начала тридцатых годов текущего столетия показала, что этот рынок стал не просто тесен, но и (при сохранении прежних темпов деловой активности) весьма предрасположен к разрушительным катаклизмам, этот самый бизнес в одночасье сменил свой провинциализм и приверженность к пуританским, домоседским нравам на всесветность, вселенскую открытость, основательно заболев страстью к «путешествиям», не останавливаясь перед ломкой любых национальных границ. Вот только тогда США стали терпимее и к нравам всегда немного ветреной континентальной Европы, и к роскоши католических храмов, и к экзотическим для глаза пуританина восточным культам. Остается только поражаться, как быстро в массовой культуре США пуританское ханжество сменилось «плейбоевской» вседозволенностью.

Выйдя из национальных границ, капитал смело идет на создание многонациональных объединений, коль скоро это сулит ему дополнительную прибыль, но повторим еще раз: подобное происходит только тогда, когда вну
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
ELSHAD
сообщение 13.04.2006, 12:10
Сообщение #22


Профи
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 2,439
Регистрация: 10.05.2005
Пользователь №: 138



К А Р А Б А Х С К И Й Д Н Е В Н И К(Шатько.С.В)
Предисловие. Все ниже описанные события подлинные. Дневник был написан
спустя много лет, поэтому хронологическая последовательность некоторых событий может быть нарушена. Мне известна официальная информация о тех событиях, но я не стремился подогнать под нее свое повествование. Теперь, спустя много лет, я понимаю, что мы оказались "разменной монетой" в чьих - то руках. Но, оглядываясь назад, я понимаю, что ни о чем не жалею.
Автор

29.01.1992 г. Сегодня нас "подняли" в 4 часа утра. Едем в Нагорный Карабах. Мы меняем ребят, несущих службу на мобильном узле правительственной связи в г. Шуше. Начальник смены - капитан М., заместитель - старший лейтенант С.. Нас, "срочников", 9 человек. Неразбериха началась сразу же: заместителем начальника смены должен был ехать ст. л-т Я., но он не вернулся из города, к назначенному времени. Со всеми проволочками мы все-таки выехали из Баку затемно. Выехали на автобусе КАВЗ в Агдам, в Шушу нас предполагается переправить по, так называемой, нижней дороге. Едем без оружия, вооружены только офицеры. На подъезде к Агдаму, в поле, установлен монумент, в память жертвам этой войны. На монументе черные плиты с портретами погибших. Въехав в город, увидели
целую улицу недостроенных домов из белого, как сахар, камня. Некоторые из домов были подведены под крышу. Начальник смены пояснил, что это дома армян, которых выгнали из Агдама. В Агдаме остановились на площади, рядом с какими-то правительственными зданиями. На площади многолюдно. Много вооруженных людей, одетых в различную форму. На тротуаре, около нашего автобуса, вряд стоят несколько, по-видимому, градобойных, пушек. Сидим в автобусе. Н/c ушел в местное управление КГБ, договариваться о дальнейшем
маршруте нашего движения. Через некоторое время начальник смены вернулся и сказал, что по "нижней" дороге нам не проехать. Добавил, что сейчас решается вопрос о переброске нас вертолетом. Но этому тоже не суждено было сбыться. Накануне, как выяснилось позже, армяне сбили азербайджанский вертолет. ( По официальной информации 28.01.92 г. над г. Шуша, ракетой "Алазань" был сбит вертолет - погибло 40 человек. Примечание автора). Остальные экипажи лететь в Шушу категорически отказались.
Далее было принято решение заночевать в Агдаме, а утром выехать в Шушу по "верхней" дороге через Лачин. На ночлег нас определили в расположение инженерно-саперного батальона. Прибыли к месту ночлега. Территория части перекопана траншеями, сооружены огневые точки из башен БТРов, обложенных мешками с песком. Наш автобус припарковался рядом с " развернутой" радиостанцией Р-409. Разговорились с начальником станции, оказалось, что он должен был уволиться в запас еще осенью 1991 г., но про него просто забыли. Нас отвели в казарму, через некоторое время туда зашли трое солдат, вооруженных автоматами. Разговорились с ними, оказалось, что они уже больше месяца "живут" в карауле, месяц назад заступили, а смены нет. Они рассказали, что часть их батальона, каким то образом, осталась в
Степанакерте, армяне их оттуда не выпускают.
30.01.92 г. Утром позавтракали и выехали из Агдама обратно.
Доехали до местечка под названием Миль, встали у развилки, ждем машины из
части. Дождались- прибыли два ЗИЛ-131. Нам привезли оружие и боеприпасы. Из автобуса пересели в кузов одного из ЗИЛов. Тронулись, в кузове ЗИЛа, покрытого брезентовым тентом, нежарко, все-таки январь на дворе. За рулем нашего ЗИЛа пр-к П., старший машины - заместитель начальника смены.
Въехали на территорию Физулинского района, сделали остановку. Снарядили боекомплекты. Н/c съездил и близлежащий населенный пункт, откуда привез канистру вина. Он показал нам рукой в сторону этого селения и сказал, что за ним иранская граница. Погрузились в машины и продолжили путь. В кузове нашей машины еще 200 литровая бочка с солярой, из-под крышки летят брызги. Я сижу в углу кузова, у переднего борта, и смотрю в открытую заднюю часть тента. Впечатление такое, будто смотришь кино в
кинотеатре. Постепенно пейзаж на "экране" меняется: холмы становятся все выше, кое- где среди них становится видна скальная порода. Поднимаемся выше, начинает закладывать уши, как в самолете. Ну, вот мы и на "серпантине". Я встал и смотрю в переднее окошко тента. Слева от дороги широкая горная река. Случайно заглянули в кабину машины: похоже, что П. и С. пьют водку. Через некоторое время нам навстречу попался кортеж министра обороны Азербайджана Мехтиева. Мы остановились, начальник смены вышел из машины и представился Мехтиеву. Зам.
Начальника смены тоже вышел из машины, похоже, что он уже изрядно пьян. Мехтиев подошел к нашей машине, заглянул в кузов, стал что-то говорить. Из всей его речи мне запомнилась одна фраза: "Сколько бы не платил вам Ельцин, мы заплатим в пять-десять раз больше ". После этого он быстро сел в свой автомобиль и уехал. Мы тоже продолжили движение. Из кузова были видны отвесные скалы, в которых зияли черные дыры. Наш солдат-азербайджанец Т. пояснил, что это - пещеры, в которых жили их предки. Поднимаемся выше, становится холоднее, всё-таки ехать в горы в январе месяце, да еще и в не отапливаемом кузове, вещь мало приятная.
Сидящий за рулем П. видимо сильно опьянел, гонит как сумасшедший. Мы орем от страха и стучим по кабине. Через некоторое время нам это надоело. Мы потребовали остановить машину и сказали, что дальше не поедем. Подошедший начальник смены приказал, чтобы его заместитель пересел в машину прапорщика Н., а сам сел в кабину нашей машины. Оставшуюся дорогу до Лачина проехали спокойно. В Лачине сделали небольшую остановку на площади, где было многолюдно. Через несколько минут двинулись дальше. Вновь позади машины стелется горная дорога: слева - обрыв, справа - скалы. Проезжаем мост и, вдруг, машину резко разворачивает поперек дороги. Дальнейшие события происходили с калейдоскопической быстротой. В какие - то доли секунды я успел сообразить, что произошло. Я вцепился руками в борта, а ногами уперся в пол кузова. В следующую секунду задняя часть машины резко ушла вниз. Сидевшего у заднего борта сержанта М. выбросило из кузова. Остальные кучей повалились к заднему борту, от переднего борта на них полетела бочка. Сержант Р. уперся ногами в задний борт, а на плечах стал удерживать бочку, и тем спас ребят. В это время машина прекратила движение вниз, встав практически вертикально. Ребята стали выпрыгивать из кузова. Я вышел предпоследним, последним выпрыгнул сержант Р., мы все были в шоке. Дальше со мной произошло, что - то необъяснимое: на некоторое время я стал дальтоником, а всё происходящее вокруг видел как бы со стороны. Сержант М. лежал на земле метрах в четырёх от машины и стонал, при падении он повредил колено и не мог двигаться. Не сговариваясь, вчетвером, мы взяли его за руки, за ноги и стали выносить на шоссе. Обочина была слишком крутой и высокой, и нам пришлось нести его под мостом. Под мостом, в землю, были вбиты колышки, на которых была натянута тонкая колючая проволока, между собой мы называли её " путанкой". Спотыкаясь, мы вынесли М. на шоссе. Затем спустились обратно к машине.
Подобрали с земли автоматы, после чего загрузили в кузов выпавшую бочку. В это время наш азербайджанец Т. вышел на шоссе, внезапно дико закричал, позеленел и упал в обморок. На мост тем временем въехал ПАЗик с азербайджанцами, они "высыпали" из автобуса и стали, что - то кричать. Вдруг откуда - то из глубины ущелья на нас стал "заходить" армянский вертолет. Азербайджанцы, на мосту, стали кричать, чтобы мы стреляли в вертолет. Но начальник смены выстрелил в воздух из своего АКСУ и приказал не стрелять. Вертолет летел низко, я стоял на шоссе и держал автомат наизготовку. Я видел лица пилотов, я ждал, что вот откроется боковая дверца, и нас расстреляют из пулемета, но армянам этого, видимо, это было не нужно. Вертолет полетел своим курсом. В это время вернулась машина прапорщика Н., он сел за руль нашей машины и выехал на шоссе. Повредившего ногу сержанта М., погрузили в кузов машины прапорщика Н., и
отправили в больницу в Лачин. Прапорщик П. дальше машину вести не мог, и за руль посадили нашего солдата Д. .Дальнейшая дорога прошла без происшествий. Через несколько километров мы остановились. На обочине дороги заметили пост азербайджанских войск. На краю обочины лежали пулеметчик и снайпер, они смотрели куда-то вниз ущелья. Начальник смены сказал, что внизу армянское село
- Дашалты. Проехав еще несколько километров, повстречались с колонной БМП, идущей в сторону Лачина. Вблизи БМПэшки оказались гораздо меньше, чем я их себе представлял. На подъезде к Шуше опять блокпост. Я заметил несколько орудий, среди которых была гаубица Д -30. Стволы пушек были направлены вниз, очевидно в сторону еще какого - нибудь армянского села. На въезде в город, нас остановили, на КПП, азербайджанские ОМОНовцы, но быстро пропустили. Смотрю в окошко тента. Впереди нас, на дорогу,
из какой-то боковой улицы, выскочил БТР и, на приличной скорости, стал
удаляться. Посмотрел по сторонам: в стене одного из многоэтажных домов
многочисленные отверстия с обугленными краями, наверное, в этот дом попало
несколько снарядов. В доме видны черные окна выгоревших квартир. Прибыли в место расположения узла, здесь мы будем нести службу - обеспечивать правительственную связь. Мы вылезли из кузова слегка похожие на "лунатиков", еще не отошедшие от шока. Через некоторое время начальник смены построил нас, как "истинный" замполит (еще недавно он был замполитом нашего батальона) произнес "зажигательную" речь, которую закончил фразой: "Спасибо вам за то, что вы делаете! Ни одна сука
сейчас этого не делает!". Затем, для снятия стресса, каждому налил по большой алюминиевой солдатской кружке вина. Вино было холодным, пить его было можно маленькими глотками, от чего процесс растянулся надолго. От выпитого вина я сильно опьянел, что не было удивительно, так как кружка вмещала граммов 300. Потом, для нашей смены, "сыграли" отбой. На этом закончился день, в который мы могли погибнуть, так и не доехав до "фронта".

1.02.92 г. Утром первая смена начала готовиться к отъезду.
По обрывкам фраз офицеров, я понял, что когда решался вопрос о направлении сюда нашего подразделения, "отцы" - командиры не знали реальной обстановки. Никто не предполагал, что здесь - ВОЙНА. Война настоящая, кровопролитная и безжалостная. "Нагнать" техники сюда сумели, а вот о её выводе вопрос решить не смогли. Опасность же потери техники реальная. Приехав сюда, мы оказались в "мышеловке", азербайджанцы ни за что не хотели отпускать ни одного солдата и ни одной единицы техники. Поэтому "наши" соврали, что часть техники вышла из строя и нуждается в ремонте. Но всё оказалось не так просто, азербайджанцы хотели сами
убедиться в этом, буквально "проползли" ту технику, которую хотели вывести. В итоге - "наша" взяла. Стою в боевом охранении. На мне - бронежилет и каска. Всё это непривычно, но в данных обстоятельствах совершенно необходимо, через короткий промежуток времени убедился в этом лично. Вдруг раздался какой-то грохот, метрах в 5 от меня упал
какой- то предмет и издал звук, похожий на звук, раздающийся при откупоривании бутылки "Шампанского". Я замер. Из КУНГов стали выпрыгивать офицеры. Начальник первой смены майор Ш. поднял
предмет, оказалось, что это снаряд, расколовшийся, в поперечнике на две части.

****
У нас на узле есть
старенький телевизор. Сегодня случайно услышал

в выпуске новостей ЦТ, что Шуша, сегодня, подверглась
обстрелу. А сегодня, как раз, ее не обстреливали. Вот еще одно подтверждение
тому, что никто доподлинно не знает, что здесь происходит, в том числе и те,
кто нас сюда послал.

9.02.92 г. С утра затишье. Днем пошел снег, мягкий,
пушистый, хлопья большие. Ребята стали играть в снежки. Как будто нет войны.
Мне тоже захотелось подурачиться. Но не могу отойти от коммутатора. Стою в
дверях КУНга, смотрю на происходящее.

Вечером, внезапно,
пропал канал. Проверили всю аппаратуру, все исправно. С начальником смены пошли
искать кабельное повреждение. Нашли его довольно быстро. У кабельной коробки,
абонентский кабель был аккуратно перерезан. Что это было? Провокация, диверсия
или чья- то глупость? Этот вопрос так и остался без ответа.



10.02.92 г. Сегодня город опять обстреливают. Днем, ко мне в
КУНГ, зашли начальник смены и майор А., А. был чем- то взбешен. Он потребовал,
чтобы я, срочно, соединил его с городом Г..Я посмотрел на начальника смены, тот
кивнул в знак согласия. Я произвел соединение и передал трубку А.. Он продиктовал
в трубку данные, какого- то азербайджанца и потребовал, чтобы ему предоставили
всю имеющуюся, на этого азербайджанца, информацию. Потом А. рассказал, что этот
"воин", зашел, час назад, в казарму, где отдыхали его сослуживцы, и расстрелял
из автомата более десяти человек. Его самого застрелили на выходе из казармы.
А. сказал, что ему "вышибли" мозги. В разговоре с начальником смены, А. сказал,
что этого гада, наверняка, купили армяне.

Вот, пожалуйста,
вчера нам кабель обрезали, а сегодня еще "чище".


что вы думаете? эта видь еще раз доказывет что сдача Шуши была заранее планирована..
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
ELSHAD
сообщение 28.04.2006, 20:41
Сообщение #23


Профи
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 2,439
Регистрация: 10.05.2005
Пользователь №: 138



Возвращаясь теперь к «Карабаху», скажу, что рецидив национального нарциссизма встречался у жителей тогдашнего областного центра Степанакерта сплошь и рядом. Не изжит он, конечно, и сейчас, чему в немалой степени способствует и пропаганда национального чванства, организуемая средствами массовой информации Армении.И среди наиболее частых мотивов этаким почти постоянным рефреном звучал и звучит мотив необыкновенной талантливости армян, намного по этому критерию превосходящих все другие народы.А в качестве доказательства идеологи армянского национализма изобрели ряд штампов, среди коих весьма популярно подыгрывающее честолюбию обывателя утверждение, что именно благодаря своему таланту армяне столь преуспели в шахматах.вот и Ереванское радио в одной из январских передач за 1992 год, захлебываясь, утверждало, что превосходные успехи некой Эмилии Даниелян свидетельствуют, что вслед за мужчинами Петросяном и Каспаровым, юношей Акопяном появились талантливые Армянские шахматистки - женщины. Странно было все это слышать, ведь и впрямь замечательный шахматист Тигран Петросян, как известно, являлся воспитанником грузинской шахматной школы, а Каспаров, Акопян и та же Эмилия Даниелян выросли в Баку. А вот Ереван не дал и не мог дать таких шахматистов, ибо иным, далеким от шахмат, забивались умы тамошней молодежи.еще одно свидетельство необыкновенной талантливости нации, в Армении весьма часто вспоминают о том, что этот в общем-то небольшой по численности народ дал вооруженным силам недавнего СССР сразу трек маршалов: Худякова, Баграмяна и Бабаджаняна. Но вот заковыка: ни один из этих троих не был родом из Армении, и, более того, двое последних являлись уроженцами Азербайджана.
Однажды газета «Советский Карабах» в номере (кажется, сентябрьском) за 1991 год опубликовала довольно пространный материал об Иоахиме Мюрате - наполеоновском маршале, участнике всех военных компаний Наполеона Бонапарта, в коих он командовал кавалерией. Такое внимание к некогда блистательному герцогу Первой империи и королю Неаполитанскому, внимание провинциальной закавказской газеты к деятелю далекой Франции времен наполеоновских войн, поначалу вызвало у меня немалое удивление. Однако это удивление вскоре развеялось, как только я дошел до того места статьи, в которой .сообщалось, что дедом Мюрата был армянин, да к, тому же, как с гордостью отмечала газета, родом из Карабаха. И уж совсем все стало на-свое место, когда я ясно почувствовал, что опубликован-то был материал как бы в назидание томашней молодежи: вот, мол, каковы эти храбрецы-карабахцы. А когда я дошел до конца статьи, то мне уже и не показался странным тот факт, что столь туманно и размыто были описаны в газете последние акты жизни бравого кавалериста Мюрата, склонного к авантюризму. А они, эти последние акты, для карабахцев могли бы быть весьма поучительными: пытаясь отвоевать себе у итальянцев Неаполь, Мюрат был разбит и казнен. Ну, скажите, разве это не поучительно на фоне Карабаха? Но вот этот-то печальный финал Мюрата и не нашел в газете освещения. А жаль! И чтобы совсем уж покончить с Мюратом, расскажу о разговоре, случившемся у меня в Степанакерте с одним старшеклассником по поводу статьи в «Советском Карабахе». Этот старшеклассник, находясь под воздействием газетного панегирика, столь восторженно отзывался при мне о храбрости и доблести «карабахца» Мюрата, что я позволил себе осторожно напомнить ему о бесславном бегстве маршала из России, бегстве, по сути, в одиночку, поскольку многие его кирасиры, драгуны, уланы и гусары так и остались лежать под снежным покровом российских равнин.
- А от кого он бежал? - в ответ спросил меня этот юноша.
- Вообще-то от Кутузова, - ответил я.
- Вот именно от Кутузова, воспитанника Суворова, - воскликнул он.
- Ну и что, что от ученика Суворова? - переспросил его я, не понимая, куда он клонит.
- А то, - с еще большим вдохновением ответил мне этот юноша, - что Суворов стал Суворовым благодаря, своей бабушке. Вот так!
Совершенно сбитый с толку подобным пояснением тайны феномена великого полководца, я стал копошиться в собственной памяти, пытаясь вспомнить, а не имела ли эта бабушка какое-либо отношение к ратному делу. Но поскольку никого из прекрасного пола среди благородного сословия россиян, связанных с армией, я - кроме кавалерист-девицы Дуровой - так и не припомнил, то, пристыженный своим неведением, упавшим голосом спросил его, кем же-была бабка Суворова.
- Армянкой, - ответил он мне торжественно, словно одного этого, если даже она и впрямь была армянка, уже было достаточно для того, чтобы Суворов стал генералиссимусом, а его ученик Кутузов разбил Наполеона, а заодно и командующего его кавалерией Мюрата.

Роберт Аракелов "Карабахская тетрадь"

Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Самир
сообщение 02.05.2006, 15:42
Сообщение #24


Магистр
*****

Группа: Пользователи
Сообщений: 5,031
Регистрация: 18.04.2005
Пользователь №: 82



QUOTE
Начальник смены сказал, что внизу армянское село - Дашалты.


Из предыдущего рассказа. Настоящее "армянское" село))))
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
ELSHAD
сообщение 14.05.2006, 19:13
Сообщение #25


Профи
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 2,439
Регистрация: 10.05.2005
Пользователь №: 138



Стр. 26: "…Этим морозным утром нам пришлось соорудить мост из мертвецов, чтобы пересечь в длину километровое болото близ Дашбулага. Я не захотел идти по трупам. Тогда подполковник Оганян подал мне знак, чтобы я не боялся. Это один из законов войны. Я ступил на грудь окровавленной девочки 9-11 лет и шагнул. Мои ботинки, брюки были в крови. И так я прошел около 1200 тел."

Стр. 62-63: "…2-го марта армянская группа Гафлан (занималась сожжением трупов) собрала около 2000 трупов поганых монголов (тюрков) и сожгла их отдельными кучами в километре к западу от Ходжалы. В последнем грузовике я увидел девочку лет 10, раненную в шею и руки. Пригляделся повнимательнее и увидел, что она тихонько дышала. Несмотря на мороз, голод и полученные раны ребенок был еще жив. Я никогда не забуду глаза этого ребенка борющегося со смертью!

Потом один из солдат, которого звали Тиграняном, взял её за уши и поволок к куче уже облитой мазутом. Затем их подожгли. И тут я услышал, как в этом массиве кто-то кричит, прося о помощи. Я не смог идти дальше. Но я хотел освободить от проклятых всеми святыми турков и Шушу. Поэтому я вернулся. А они продолжили свой путь во имя Креста …"

"Во имя Креста", Дауд Хейриян, Бейрут-2000



не когда не забудем..


Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
gülbeşeker
сообщение 14.05.2006, 22:43
Сообщение #26


Варенье))
*****

Группа: Пользователи
Сообщений: 4,122
Регистрация: 28.11.2005
Пользователь №: 855



QUOTE(ELSHAD @ May 14 2006, 07:13 PM) *



"Во имя Креста", Дауд Хейриян, Бейрут-2000
не когда не забудем..

Автор армянин? я правильно поняла? а книгу ты в нете нашёл?


--------------------
Kemran bey, gülbeşekeri beyendinizmi?..
-beyendim
-sevdinizmi?..
-sevdim..
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
ELSHAD
сообщение 14.05.2006, 22:51
Сообщение #27


Профи
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 2,439
Регистрация: 10.05.2005
Пользователь №: 138



QUOTE
Автор армянин?
а как ты думаешь? книжку я сам ищу..думаю там еще много подобных фактв..
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
gülbeşeker
сообщение 14.05.2006, 22:59
Сообщение #28


Варенье))
*****

Группа: Пользователи
Сообщений: 4,122
Регистрация: 28.11.2005
Пользователь №: 855



QUOTE(ELSHAD @ May 14 2006, 10:51 PM) *

а как ты думаешь? книжку я сам ищу..думаю там еще много подобных фактв..

по фамилии предположила что армянин, а пишет не так как они...или ошибаюсь я...просто впервые вижу название книги и ссылки из неё...хотела бы прочесть.


--------------------
Kemran bey, gülbeşekeri beyendinizmi?..
-beyendim
-sevdinizmi?..
-sevdim..
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Сабир
сообщение 14.07.2006, 10:19
Сообщение #29


Профи
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 1,240
Регистрация: 10.04.2005
Пользователь №: 20



Прочёл на другом форуме, очень понравилась статья

ВОЙНУ ПРОИГРАЛИ НАШИ ПОЛИТИКИ, АРМИЯ ЕЩЕ НЕ НАЧИНАЛА...
26 июня – День Вооруженных сил Азербайджана

К.АЛИ

Еще год, и мы отметим 10-летие временного прекращения огня в карабахской войне. Обе стороны использовали эти годы для своих, военных целей – Азербайджан готовился к возобновлению боев за освобождение оккупированной земли, армяне же делали все для того, чтобы оставить ее за собой. Последние известия из Армении – принятие правительством программы, предусматривающей принципиальное нежелание видеть Нагорный Карабах в составе Азербайджана, прямо указывает на военную перспективу развития карабахского конфликта.
Повышением боеготовности армии занимается государство, воевать же будет общество, то есть мы с вами. Наша готовность к самопожертвованию прямо зависит от оценки прошлого.
Люди вновь и вновь задумываются – виновата ли армия в том, что земля под армянами?
Еще в прошлом году чеченцев в Баку было так много, что многие из нас слышали их невежливые упреки: мы, мол, не азербайджанцы, убегать (от русских) не станем. Россия, правда, восстановила контроль над народом и территорией Чечни, но дело не в этом: ответить на чеченский укор нам было нечем. А напрасно: вспоминая войну, беседуя с воевавшими, понимаешь, что мало что сравнится с героизмом азербайджанского солдата и офицера. Жаль не было у нас Дудаева с Масхадовым.

ВТОРОЙ ШИХОВСКИЙ БАТАЛЬОН
О трагическом героизме первого шиховского десантно-штурмового батальона известно: почти все полегли в боях за Карабах. Эта воинская часть была первой, созданной государством в новом, независимом Азербайджане. Об истории Второго шиховского ДШБ знают только те, кто его создавал и оставшиеся живыми его солдаты. Трагедия второго была в том, что, собрав на территории советской учебной части в Шихово четыреста с лишним добровольцев, власть Муталибова не знала как от них избавиться и не послать при этом на фронт. Каждый вечер, весь месяц зимой 92-го, им объявляли об утренней отправке, в полдень же ее отменяли. Попрощавшись с родными с вечера, солдаты вновь приходили к родителям, чтобы снова распрощаться.
Людей доводили до истерики. К этому времени на территорию части из Карабаха стали привозить шехидов первого шиховского ДШБ. Нервы солдат не выдерживали и они безоружными убегали на фронт. Оставшиеся устраивали засады у ворот покидавших Азербайджан советских воинских частей, надеясь напасть на колонны грузовиков и отобрать оружие.
Одна такая засада была устроена у Баладжарского автодорожного моста. Всю ночь десантники сидели в своих машинах, слушая рассказ солдата Гурбана Джафарова (1957-1992.19.V), принимавшего в части тела шехидов Первого батальона. Он раскрывал саваны, чтобы подготовить тела для передачи родным и видел выколотые глаза и перебитые пальцы. В ту ночь советские командиры, прознав о засаде, увели колонну другой дорогой, а Гурбан больше в части не появлялся. В Баку привезли только его тело и похоронили в Аллее шехидов.
К тому времени, когда Муталибов решил второй ДШБ расформировать, в нем остались только офицеры, верные дисциплине и несколько солдат роты управления. Практически весь Второй шиховский уже воевал "в самоволке". Узнав о расформировании, на фронт ушли и офицеры, а командир батальона стал впоследствии министром обороны.

ОТКАЗАЛИСЬ НАГРАДИТЬ ИЗ ПОЛИТИЧЕСКИХ СООБРАЖЕНИЙ
Слово "дезертир" ("фаррари") в азербайджанской армии появилось в 1993-м году, когда в нее стали призывать помимо воли. Ребята болели, уставали, голодали, но не уходили. На фронт приезжали плачущие родители, умоляли своих детей вернуться, но те, стыдясь товарищей, прогоняли родных с позиций.
В Аллее шехидов похоронен Расим Гюльмамедов (1972-1993), скончавшийся ... от рака. Он был болен, но "призвался" на фронт, его мучили боли, но он стоял на посту и на посту же упал без сознания. В бакинском госпитале у молодого парня нашли смертельную опухоль. В одном с ним подразделении служил бакинец-инвалид. Парень скрыл, что одна нога короче другой и его инвалидность прояснилась только через три месяца, уже в Губадлы, когда солдатам приказали маршировать. Парень попал в плен из-за своей инвалидности – не смог спастись при отступлении.
В 1991-1992 годах желающих сражаться было больше, чем оружия, и воины танкового батальона в Агдаме, не имея танков и в ожидании техники служили в пехоте. Вернувшись из караула, солдат передавал уходящему в окоп свой автомат, а если начинался бой, прибегал на помощь однополчанам без оружия, в надежде, что вооружится от убитого армянина. Корреспондент московской газеты, очутившись в марте 1992-го в азербайджанском окопе у села Шелли, был поражен, когда увидел в нем 16-летнего парнишку, в автомате которого было ... 5 патронов. Больше патронов не было – власть не снабжала, а того, что удавалось заполучить в оставшихся советских складах, на всех не хватало.
О героизме солдат той поры еще ничего не сказано. Считается, что это неуместно для побежденной армии. Но не армия же виновата в том, что творили политики! В Аллее шехидов рядом лежат два паренька. Будь они живы сейчас, вы прошли бы рядом, не обернувшись. Ильхам Гасанов (1967-1992.12.VI) и Вадим Ханин (1969-1992.12.VI) дружили с детства, жили в одном дворе. Вместе ушли на фронт и попали в разведроту. Однажды разведчики напоролись на засаду, пришлось уходить, неся раненых. Вадим вызвался остаться у пулемета, чтобы задержать отход товарищей. Ильхам уходил и по звуку стрельбы определял: жив, не жив? Услышав, что замолчал пулемет друга, Ильхам вернулся, продолжил бой и погиб рядом с товарищем. Так два друга, погибнув, спасли остальных.
Когда на "ничейной полосе" между армянскими и азербайджанскими позициями у Аскерана упал наш вертолет, к нему, подбитому, поползли армяне. В вертолете были раненые летчики, они просили помощи. Для того, чтобы до него добраться, надо было преодолеть двести метров хорошо простреливаемого армянскими пулеметами поля. Солдат из Гянджи устремился к вертолету и был убит метрах в ста от окопа. За ним тут же бросился таджик Шариф Азимов, приехавший в Азербайджан специально защищать нашу землю. В таджика пуля попала уже у вертолета. Он упал, наш отряд, видя происходящее, не выдержал и с криками бросился спасать вертолетчиков. Ребятам удалось вынести тело бойца-гянджинца. В том же году шехиду присвоили звание Национального героя. Раненого таджика спешно переправили в бакинский госпиталь. Его оперировал врач-полковник Алекпер Мамедов (1944-1992. 23.V).
Казалось, парень выживет, но отказали почки, больные от постоянной сырости и холода ("окопная болезнь"). На могиле таджикского героя в Аллее шехидов так и написано: Шариф Азимов, таджик, 1960-1992. 23.V. Несмотря на пятикратные представления к награде, которые направлял в МО его командир Асиф, "героя" Шарифу не дали из политических соображений, боясь, что нашу страну обвинят в привлечении наемников.
"Фред" Асиф скончался три года тому назад от туберкулеза, а полковник медслужбы А.Мамедов был убит в бою, "в командировке", в тот же день, когда в палате госпиталя скончался его пациент-таджик. Врач лежит теперь рядом с Шарифом, в той же Аллее.

В ЖЕНЩИНУ-ВРАЧА ИЗ ГРАНАТОМЕТА
О героизме наших врачей никто до сих пор не говорил, хотя то, что они совершили, ни одна армия не знала. Поскольку в той, рождающейся еще нашей армии не было полевых фельдшеров, а солдаты быстро и правильно помочь раненым не могли, и в бой, рядом с солдатами, шли доктора с высшим образованием. После того, как убили фельдшера батальона, атаковавшего высоту между Агдамом и Аскераном начальник агдамского госпиталя, табасаранец по национальности, полковник Гурбан Гурбанов отправил туда агдамского врача Мухтара Гасымова (1958-1992. 16.VI). Через три дня его привезли в родной госпиталь мертвым. Тогда на эту же гору, вместо убитого товарища, отправилась бакинка, врач Гюльтекин Аскерова. На четвертый день после гибели Мухтара в нее, у самой высоты, выстрелил армянской гранатометчик. Видел же, что женщина с медицинской сумкой ... Гюлю, как ее называли товарищи, разнесло буквально по всему полю. Высота была взята, останки Гюли собрали и похоронили в Баку, в Аллее шехидов. Потом здесь же, рядом, положили тело Мухтара, перезахороненное из полуокруженного Агдама.
О врачах замолвите слово... Другой наш героический военно-полевой госпиталь сражался в Губадлы. Село Ханлыг, в котором он разместился, был взят армянами первым после захвата Джебраила. Как потом писала "Комсомольская правда", армяне установили на высоте ДШК (Дегтярева-Шпагина Крупнокалиберный) и стреляли по госпиталю и его окрестностям, боясь приблизиться. А в нем было всего 10 юных солдат охраны. Врачи и раненые госпиталя, которыми командовал осетин Рафик Мадатов, смогли уйти по реке, оставив оборудование. Потом, три ночи подряд, в начале сентября 1993 года, солдаты госпиталя, руководимые начальником медслужбы 706-й бригады Мурадом Мурадовым, камышами возвращались в Ханлыг, проникали в родной госпиталь и сумками, в простынях и на носилках спасали дефицитные хирургические инструменты. Сейчас М.Мурадов руководит отделением Бакинского общевойскового госпиталя, Р. Мадатов – хирургическим отделением Баладжарской больницы.
О массовом героизме той, добровольческой азербайджанской армии в Баку даже не догадывались. Редкие видеокадры снимались в задних рядах, в окопах и жестко чистились военной цензурой. Ничего не сказано о БМП (боевая машина пехоты) маштагинского парня. В советской армии для этой машины полагался экипаж из трех человек, маштагинец же обходился одним помощником – сам водил и сам стрелял. За ночь его БМП появлялась на трех-пяти высотах, создавая впечатление целой роты бронемашин. Мастерски владея всем, что было в его БМП, маштагинец вызывал на себя огонь вражеских пулеметчиков, закрывавших свои бункеры стальными створками, засекал в ночи огни их оружия и метко засылал в открывшийся бункер разрывные снаряды. Вопли армян были слышны далеко в округе, а в это время БМП с надписью "Рэмбо" уже мчалась к другому холму. Да что мужчины – героизм проявляли маленькие девушки-девочки, убегавшие на фронт под плач матерей. В Лачине мне показали маленькую смуглую девчонку, пришедшую в отряд заменить убитого брата. Она смогла вытащить из-под обстрела раненого командира. Обвязала веревкой полного мужчину и утянула в укрытие. Некоторые офицеры бакинского горного батальона, присланного штурмовать лачинские горы, приехали на фронт с женами. Пока мужья сражались, жены готовили им еду. В первом же бою, весной 1993-го, был убит солдат того батальона, с которым на фронт ушла его мать. Женщина даже не плакала, обняла сына и, глядя на него, молчала. Она похоронила сына и вернулась на фронт. Прошло три года и я увидел ее на телевизионном экране. Мать солдата, уже вся седая, служила фельдшером в части, защищавшей Муровдаг.
В этой статье, через день после Дня Армии, хочется сказать о том, что еще не говорилось. Еще больше будет сказано потом, через годы, еще не время...

ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫЙ ДОЛГ
Пора сказать об интернациональном долге, настоящем, совсем не том, что прививали нам по Афганистану. Героизм азербайджанцев притягивал других, с нами рядом хотели быть мусульмане, христиане и иудеи. О Шарифе я говорил. Около двадцати солдат из северокавказских областей России и республик Средней Азии, служивших в советском полку МВД, отказались покинуть Азербайджан после того, как этот полк был выведен из нашей страны. Все воевали в агдамских отрядах, были ранены, есть убитые.
В том же районе служил маленький, худенький белобрысый парень Вова из Воронежа. Он прочитал об армянских зверствах в письме, которое написала его девушка-бакинка, сел на бакинский поезд, потом на агдамский... Через неделю Вова был послан из Агдама домой с деньгами, за оружием. Привез все, что просили, потом командовал орудием и был убит вместе со своими артиллеристами прямым попаданием снаряда.
Армяне говорят об афганцах, воевавших на стороне Азербайджана, наемниках... Зачем они были нужны, к чему нанимать, если защищать справедливость, без всякой оплаты и приглашения, стремились отовсюду, люди всех наций и религий. Пройдитесь по Аллее. Валентин Селезнев (1964-1993), Борис Демин (1954-1993), Салауди Инаев (1956-1993), вертолетчики-лезгины, танкист-иудей, талышский полк, аварский отряд "Белоканские орлы"... Потом, уже в годы "временного прекращения", азербайджанцы в долгу перед чеченцами не остались, сделали все, что могли в их войне. Одних только азербайджанцев, осужденных Азербайджаном за участие в боях против России, набралось три клетки в зале суда по делам о тяжких преступлениях...
Не потому мы уступили (пока), что армия проиграла. Солдаты и офицеры сделали все, что могли, все, чему их научили. В случившемся потом, в 1993-1994 годах, прямо, без исключений и только, виноваты родные политики.
Потом, уже в 2001-м году, руководитель преступного карабахского режима А. Гукасян в разговоре со мной признавался: они, мол, на полгода раньше стали создавать регулярную, дисциплинированную армию, засаживать в подвалы неподчиняющихся полевых командиров, "ломать им рога". В дни, когда армяне поняли, что время "большерогих" кончилось и война требует уже другой, государственной армии с жесткой дисциплиной, один Азербайджан восхищался политической хитростью своего предводителя, а другой учился методам политической оппозиции.
Армия в том бардаке, который учинили в Баку, не виновата, войну (пока) проиграли наши политики. Азербайджанская армия еще не начинала...
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Самир
сообщение 14.07.2006, 10:40
Сообщение #30


Магистр
*****

Группа: Пользователи
Сообщений: 5,031
Регистрация: 18.04.2005
Пользователь №: 82



Yahshi yazib. Eh...
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Сабир
сообщение 19.07.2006, 10:04
Сообщение #31


Профи
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 1,240
Регистрация: 10.04.2005
Пользователь №: 20



Слабонервным не читать

РАССКАЗ ПЛЕННОГО

Попал я в плен к армянам как-то глупо, неожиданно. А было это так. Возвращался я из служебной командировки к своим в Имишли. Там, в поселке для вынужденных переселенцев жили мои родители и жена с ребенком, потому что родом мы из Джабраильского района, а когда армяне захватили Джабраил, мы осели в Имишли - там жили наши родственники. А командировка была во фронтовую зону, что-то вроде боевого дежурства. Дело в том, что работал я в железнодорожной полиции. Работа была неплохая, жить было можно. Нас регулярно, еще с конца восьмидесятых, когда стали пошаливать армянские боевики, посылали дежурить, - с табельным оружием, естественно, - на железнодорожные станции и разные другие объекты, пограничные с армянскими районами, чтобы служащие и гражданское население не боялись нападений боевиков. Правда, автоматов не давали. А потом, когда начались регулярные боевые действия, мы ездили в трехмесячные командировки на фронт, участвовали в боях. После очередной фронтовой командировки, усталый, грязный, но с чувством исполненного долга, переполненный счастьем, возвращался к своим. Неделю назад у меня родился сын, и я торопился домой, чтобы повидать его.

Ехали мы вчетвером на обшарпанном "Москвиче" - водитель машины с племянником лет десяти и я с дядей по матери, который приезжал в район по своим делам, а заодно сообщил мне радостное известие. Дорога шла по равнине с виноградниками и, огибая единственный в этих местах невысокий холм, поросший поблекшей от осенних холодов травой, поворачивала на магистральную дорогу. Машина, почти не снижая скорости на не очень разбитой и безлюдной дороге, завернула за холм, и тут мы увидели грузовик с тентом, три десятка солдат вокруг в камуфляжной, как и у меня, форме, костер с закоптелым чайником и еще трех солдат, державших автоматы наизготовку. Один из них вышел вперед, махнул рукой, чтобы мы остановились, и передернул затвор. Водитель резко притормозил. Солдат молча, повелительным движением автомата велел выйти с машины. Я сидел впереди, рядом с водителем и вышел, еще не вполне понимая, в чем дело.

- Автомат, - коротко сказал солдат.

- В чем дело, ребята? - спросил я по-азербайджански, естественно, - мы едем в Имишли.

- Автомат, - угрожающе повторил солдат, целясь мне в грудь. Двое других тоже клацнули затворами. Я отдал второму солдату свой автомат, который взял, вылезая из машины.

- Да что вы, в своем уме? Свои мы…

- Пистолет, - с металлом в голосе сказал первый.

Тут у меня екнуло сердце. Если бы он был азербайджанцем, сказал бы не "пистолет", а "tapanчa", говорил бы не по-русски, а по-азербайджански. Значит, армяне. В животе у меня похолодело, и весь я как-то обмяк.

- Нож, - сказал первый солдат.

На поясе у меня висел штык-нож. Я отдал и его. Второй солдат вывел наших из машины и быстро обыскал ее, искал оружие, но больше оружия и не было. Подошли, окружили нас и другие солдаты. Один из подошедших, старший, видимо, офицер взял у солдата штык-нож, вытащил нож из ножен и пальцем попробовал острие:

- Ну, что, туркес, много армян убил?

- Да нет, я не участвовал в боях, - сказал я, но мой голос звучал неубедительно.

Он неожиданно сделал маховый выпад ножом, метя мне в горло. И хотя я успел увернуться и тем спасся от верной смерти, острие порезало мне шею. Хлынула кровь. Они накинулись на меня с разных сторон. Я лежал на земле, инстинктивно защищая лицо от пинков солдатскими ботинками и сапогами, не зная, перерезано ли у меня горло, выживу ли я. Чувствовал боль от ударов, шея и грудь у меня были мокрые от крови. Слышал голос дяди, он просил, умолял их пощадить меня, плач мальчика. Неожиданно офицер приказал прекратить избиение, но солдаты не остановились и продолжали пинать меня. Оказывается, часовой на холме просигналил - приближалась еще одна машина, и уже был слышен звук мотора. Нас быстро отвели в сторонку, где сидело под деревом полдесятка пленных, в том числе, муж и жена с грудным ребенком, стоял их легковой автомобиль. Молодая женщина тихо плакала, плакал, надрывался и ребенок. Я был помят, но двигаться мог. Кости были, судя по всему, целы, а порез на шее - пустяковый, царапина, хотя вытекло немало крови. В сердце затеплилась надежда - если не убили сразу, то может, уже не убьют? Вечером армяне посадили нас всех в машину и отвезли в райцентр Ходжавенд, который они называют Мартуни.

Первые одиннадцать месяцев плена я пробыл в Мартуни. Держали нас на старом складе, превращенном в подобие тюрьмы, вместе со мной сидело около тридцати человек. Несколько женщин содержали отдельно. Кормили нас так - три буханки хлеба на тридцать человек в день и еще по чашке сырой воды на человека. Это было нашим завтраком, обедом и ужином. Тогда перемирия еще не было, шла война, бои. Бывало, что наши одерживали победы, и в Мартуни привозили тела погибших на фронте. Тогда раздавался плач по всему городку. А мы, хоть и радовались втайне, что наши побеждают, еще больше боялись за свою жизнь.

Почти каждый раз после прибытия очередной партии трупов с фронта приезжали родные погибших. Братья, двоюродные братья, отцы, сыновья погибших на фронте требовали мести, крови. Нашей крови. Скольких наших пленных и заложников убили, расстреляли, зарезали, замучили армяне в отместку за свои потери на поле боя. И так было до того, пока в Мартуни не назначили нового военного коменданта.

Если бы не этот человек, может, и не вернулся бы я домой, не повидал бы своих родных, не сидел бы перед вами, не рассказывал бы эту историю. Новый комендант Мартуни прекратил расстрелы и казни, а мы вздохнули посвободнее. Делал он так не без причины.

Однажды, еще до начала войны и настоящих боевых действий в Карабахе, когда в Степанакерте шли митинги, а азербайджанцев изгоняли из горных сел, по ночам поджигая их дворовые пристройки с сеном, дома, стреляя в окна, он приехал на рынок в Физули, купить съестного. Подвоз продовольствия был затруднен, продукты резко вздорожали, и в горах было голодно. По-азербайджански он говорил хорошо, думал сойти за своего, отовариться и обратно. Но на базаре его узнали, собралась большая толпа, начали бить. Так и забили бы насмерть, если бы не мясник с этого же рынка - Джабраил, Джаби.

Джаби отнял его у толпы, привел к себе домой, омыл кровь с лица, чтобы не привлекал внимания, перевязал рану на руке, чтобы он не истекал кровью, а потом проводил задами до пустынной дороги в горы и отпустил на все четыре стороны. Вот он и помнил это добро и говорил, что вовек не забудет азербайджанца Джаби, который спас его, не дал сделать сиротами его детей. Но таких людей, как он, среди армян были единицы…

Однажды, снова после боя с тяжелыми потерями для армян приехало человек сорок в военной форме, с автоматами - хотели расстрелять нас. Снова нас всех спас комендант. Сколько драк, иногда стрельбы в воздух бывало перед бывшим складом, превращенном в тюрьму, где держали нас, военнопленных и заложников. Спорили и дрались жаждущие мести армяне с солдатами комендантского взвода, несшего охрану тюрьмы. Из-за нас. Пока я здесь комендант, не дам убивать турков просто так, говорил комендант. Один раз, после особенно ожесточенной драки, мне довелось смывать кровь с тротуара перед комендатурой. Это была армянская кровь, пролитая армянами же.

В 1995 году меня перевели в тюрьму в городе Шуша. Сидел я в одной камере со стариком из Кельбаджара. Здесь продолжались расстрелы и пытки из "мести". Было очень страшно, многие не выдерживали голода, непосильного труда, избиений, пыток, общей атмосферы страха и тревоги и умирали, некоторые сходили с ума. Больше всего азербайджанские пленные и заложники умирали в шушинской тюрьме. Иногда умирало до восьми человек в день, по самым разным причинам. Армяне не делали разницы между гражданскими и военными, мужчинами призывного возраста и стариками.

Азербайджанских пленных весь день заставляли работать. Наших там используют для тяжелого физического труда, в основном, в рубке леса, колке дров. Ведь в Карабахе зимой холодно, а единственное топливо - дрова. Вот мы и пилили и рубили дрова до изнеможения. Работали мы и на строительстве частных домов, чернорабочими, например. Но это было очень редко…

В шушинской тюрьме я пробыл пять с половиной месяцев, а потом нас перевезли в Степанакерт. И здесь продолжались избиения, пытки, расстрелы "из-за мести за павших в боях", атмосфера страха и ужаса.

Мне связывали руки за спиной, ставили на колени и били рукоятками пистолетов по голове. Пытали, сдавливая плоскогубцами раковины, мочки ушей. Вот почему мои уши сейчас такие. Пытали и раскаленным на огне железом. Калили на мангале шиши - шампуры для шашлыка и прикладывали к телу, иногда крест-накрест, чтобы помнил, - если останусь жив, - их святую веру, христианское милосердие. У меня на бедре выжжен крест именно таким способом - шампурами.

Некоторым пленным обматывали проволокой ноги, вешали вниз головой и били палками. После таких пыток у многих были кровоизлияния в мозг, отнимались руки, ноги, парализована часть лица, потерян дар речи. Но это было не очень часто. Чаще всего загоняли двоих-троих в "яму", бокс для автомобилей, чтобы было удобнее, сподручнее бить сверху вниз, и молотили, по чему попало, черенками от лопат, резиновыми полицейскими дубинками, и просто деревянными кольями. Уворачиваться, ложиться на дно ямы было нельзя, за это можно было получить пулю.

Я слыхал, что в захваченном Агдаме на каком-то складе армяне нашли сорок тысяч черенков для лопат. Но для лопат во всем Нагорном Карабахе и прилегающих, захваченных армянами районах, все равно не хватало черенков, потому что трофейные черенки, все сорок тысяч и много тысяч других, специально заготовленных в лесах черенков и дубинок, было обломано армянами о руки, ноги, головы, спины наших заложников и военнопленных. Да что черенки от лопат и дубины, дубинки, колья? Даже специальные пластиковые и резиновые полицейские дубинки европейского производства с металлическим стержнем внутри не выдерживали столь интенсивной эксплуатации, ежедневного и многоразового использования на наших спинах, головах и приходили в негодность…

Еще пытали электрическим током, но нечасто. Помню такую историю. Как-то раз армяне выстроили пленных и заложников, стол перед строем поставили, положили на стол армянский флаг, а рядом растянули на земле азербайджанский. Каждый пленный азербайджанец должен был в порядке очередности выйти из строя, подойти к столу, плюнуть на азербайджанский флаг, поцеловать армянский и вернуться обратно.

Любили они устраивать такие штуки - и часто устраивали, на разный лад. Это они делали, чтобы унизить нас. Мы понимали, что наше унижение доставляет им удовольствие. Однако уже потом, я услышал, что такие действия тоже считаются пыткой - причем изощренной, психологической, ставящей целью причинить душевные муки, сломать человека, подавить в нем всякую волю к сопротивлению.

Так вот, все аккуратно подходят, плюют на один, целуют другой, как велено, и, опустив голову, пряча глаза от своих, возвращаются обратно в строй. А один из наших, по имени Ильгар, подошел к столу, но плюнул не на свой, а на армянский флаг, потом опустился на колени и поцеловал азербайджанский флаг, который был разостлан на земле, как тряпка и покрыт уже полусотней плевков. Это было так неожиданно, что конвоиры армяне остолбенели. А Ильгар зарылся лицом в наш флаг, поруганный, мокрый от наших же плевков и армянской мочи, трехцветный флаг с полумесяцем, звездой, и осыпает его поцелуями, как святыню. Тут армяне прямо осатанели, накинулись на него с разных сторон и стали бить руками, ногами, прикладами. Обычно они руками не били, берегли пальцы, к тому же на то есть черенки от лопат, колья, дубинки, а для смертного боя - отрезки арматуры, ломы. А здесь - руками, настолько все произошло неожиданно и разъярило их. И тут строй дрогнул, рассыпался. Представьте, что творилось у нас в душе, если даже мы, забитые, замордованные и запуганные донельзя, почти все безропотно плюнувшие на свой флаг, подались вперед. Конвойные дали несколько очередей в воздух, остановили нас. Били Ильгара долго, но не стреляли, не убивали. То ли потому, что собирались взять за него выкуп, но, скорее всего, потому, что им надо было сначала сломить его перед строем, чтобы не погиб он героем в наших глазах. Однако Ильгар не поддавался. Не добившись своего, армяне уволокли его, потерявшего сознание, полумертвого и бросили в подвал, про который рассказывали разные ужасы. Мы поняли, что больше не увидим его или, если увидим, то сломленным. Больше мы его не увидели. Оказывается, армяне за отказ подчиниться и поцеловать армянский флаг перед строем долго пытали его током, закладывали пальцы в дверь сейфа и, захлопывая, переломали пальцы, перебили руки ломом, - ломом они били, когда хотели забить человека до смерти, - и бросили его в камере медленно умирать мучительной смертью. Однако Ильгар так и не сдался. Только пример таких, как Ильгар, и помогал нам не пасть окончательно духом, держаться, несмотря ни на что, несмотря на голод, холод, избиения, пытки, расстрелы, потерю наших земель, и помнить, что мы люди.

Уже потом мы узнали, что, не дождавшись выкупа, армяне обменяли его, умирающего, когда подвернулся случай, а напоследок ему ввели в вену солярку. Это смертный приговор, только с отсрочкой, замедленная смерть. Ильгар тяжело болел и умер спустя год-полтора после этого события, уже вернувшись домой, в госпитале в Баку. Ему не было и сорока, он оставил сиротами двух детей. Врачи не смогли помочь ему, говорят, от солярки в вену гниют все внутренности, и ничто не излечивает. Вот так отомстили армяне за то, что человек не хотел склониться перед мразью, хотел остаться человеком. Знают ли сегодня его дети, каким человеком, каким настоящим kişi - мужчиной был их отец?..

Рассказал вам об этом, и снова заболело сердце. Теперь сижу на лекарствах, а ведь раньше, до плена, был здоровяком.

А кормили нас повсюду так же, как и в Мартуни - хлеб, вода, иногда разваренное пшено. Спали на матрацах, обычных, какие были в казармах, общежитиях и больницах советского времени и даже с простынями. Правда, матрацы были в тех местах, где проверяли представители международных организаций, а обычно довольствовались соломой на земляном полу. Да и меняли простыни только перед посещениями представителей этих организаций, а это бывало нечасто, поэтому все простыни были невообразимо грязными, кишели вшами. Один из пленных завшивел и обессилел от укусов вшей настолько, что умер. Да, он умер не от голода, ослабел, и его заели вши.

Тогдашний представитель Красного Креста более или менее регулярно посещал нас, но не предпринимал никаких мер. Не знаю, почему? Может, потому, что переводчик у него был армянин и переводил ему наши слова по-армянски, наоборот? Да и мы боялись говорить правду, знали, что нашему тюремному начальству это станет известно спустя несколько минут. Известно, какой-нибудь сотрудник проверяющей организации приедет и уедет, а начальство в тюрьме всегда над тобой…

Потом представителя Красного Креста сменили, приехал другой, швейцарец по имени Пьер. У него переводчик был не армянин, и это сразу повысило наше доверие к нему. Он внимательно слушал и записывал наши слова, постепенно и мягко добиваясь своего от армян. Расстрелы почти прекратились, стали несколько лучше кормить, даже тех, кто не мог работать. Нам стало намного легче. Это был святой человек…

Как-то раз, весной девяносто пятого года, меня отправили на работу к какому-то местному замначальнику, то ли военному, то ли из госбезопасности. Он строил себе дом, трое каменщиков - два армянина и один пленный азербайджанец уже возводили второй этаж. Я работал вместе с другими чернорабочими внизу, замешивал раствор. В это время начался артиллерийский обстрел, естественно с нашей стороны. Один снаряд упал в город где-то неподалеку, разворотил чей-то дом. Конвоир сказал, что если еще один снаряд попадет в город, он застрелит меня. Я понимал, что это не просто угроза, желание пугать, держать в напряжении, но деваться было некуда. Работа продолжалась, я молча замешивал и подавал ведрами наверх раствор. Когда еще один снаряд попал в город, конвоир подошел ко мне и сильно ударил прикладом автомата в грудь. Я упал на спину и так и остался лежать от невыносимой боли. Каменщик, увидев, что я не встаю, сбросил сверху со второго этажа камень-кубик. Камень был сброшен с таким расчетом, чтобы попасть в голову или верхнюю часть груди, добить меня. Как я, почти парализованный болью, увернулся, не понимаю до сих пор. Но я увернулся, камень попал мне в только в бедро. Потом я узнал, что бедренная кость у меня сломана, а тазовая - треснула. Я остался жив, и мне еще хватило сил и соображения заползти под балкон второго этажа, чтобы каменщик не сбросил второй кубик, и молчать, хотя мне хотелось кричать от боли, чтобы не заставили замолчать пулей. Почему он быстро не сбросил второй кубик? Почему меня не пристрелил конвоир? Неужели только потому, что обстрел прекратился? Не знаю, не помню, я потерял сознание от боли…

Швейцарец Пьер, представитель Красного Креста, которому сказали, что произошел несчастный случай на стройке, добился моего размещения в госпитале в Ханкенди. Ходить я уже не мог, остался калекой. Пьер говорил, что меня можно вылечить, но не в плену. А пока он давал мне обезболивающие, чтобы я мог вытерпеть нестерпимую боль. Пьер добился облегчения участи многих военнопленных.

Мое заключение продолжалось два года, два месяца и один день. Когда пришло известие, что нас освобождают, сначала я не поверил. Действительно, трудно поверить, когда сбывается то, о чем ты мечтал, и не надеясь, что мечта сбудется, больше двух лет в невыносимых условиях. Вот и я думал, что меня обманывают, просто решили поменять место заключения и зло подшутить при этом, подав надежду, а потом отняв ее. Сколько раз такое бывало в плену. Однако 22 декабря 1995 года меня перевезли через иранскую границу в город Тебриз. Действительно, был обмен, которым занималась армянская служба безопасности и получила за нас армянских военнопленных. Уже из Тебриза нас привезли в Баку представители иранского правительства. Я был совсем плох, еле выдержал пресс-конференцию в иранском посольстве, после которой меня поместили в госпитале Министерства национальной безопасности. Еще шестьдесят азербайджанских военнопленных, из тех, что находились тогда в Степанакерте, были освобождены и привезены в Азербайджан Евгением Примаковым.

Наши гэбисты хотели сразу же начать меня допрашивать, но лечащий врач, спасибо ему, сказал, что я слишком слаб, чтобы отвечать на вопросы. Через два дня приехала жена с двухлетним сыном, которого не видел с рождения. Мальчик дичился, не хотел идти мне на руки, плакал. Было много слез, а жена даже потеряла сознание, но это были слезы радости. Я все еще не верил, что вернулся, освободился от этого кошмара, нахожусь среди своих. Меня допросили, как полагается, подлечили и отпустили домой. Окрепнув, я снова пошел на работу в железнодорожную полицию, встретился со своими сослуживцами. Девять месяцев я работал, как прежде, но затем меня уволили без объяснения причин. Когда попытался узнать причину, толкнулся туда-сюда, мне посоветовали не возникать, дескать, был в плену, ну и сиди тихо. А уволили меня по указанию из Министерства национальной безопасности. Пришлось мне заняться торговлей. Со временем наловчился, на семью хватало. Жизнь постепенно налаживалась, родился второй ребенок. Однако человек предполагает, а Бог располагает. Через семь лет после освобождения из плена меня арестовали, да еще по обвинению в измене родине. Обвиняли меня в том, что меня выбрали старшим среди азербайджанских пленных. Я действительно исполнял эту должность, но совсем недолго, и меня выбрали сами наши, причем через три месяца я отказался, сказав, что не могу справляться с обязанностями. А обвинение состояло в том, что армяне назначили меня старшим, причем на целый год, не случайно, а потому, что я сотрудничал с армянами, а также в том, что принимал участие в избиении пленных азербайджанцев, отнимал у них только что розданную гуманитарную помощь - одежду, сигареты и передавал армянам. Во время нахождения в плену я действительно пару раз ударил одного нашего военнопленного за то, что тот во время встречи с группой азербайджанских и западных правозащитников заявил, что азербайджанские чиновники требуют взятки с семей военнопленных. Это он делал по наущению армян, поэтому я и избил его.

Другого военнопленного я тоже пару раз бил за то, что он не устоял под давлением армянских полицейских и занимался с ними оральным сексом, позорил нас… А насчет сигарет и другой гуманитарной помощи… Это я делал по приказу своих конвоиров. Что мне оставалось делать? Хотел бы я видеть того, кто ослушался бы приказа в тех условиях и прожил бы после этого больше десяти минут. Ну, и дисциплину я поддерживал, как положено, как бывший полицейский, хотя и скрывал это от армян.

Вот и вся моя вина. А мне дали за это семь лет. Следствие по делу собрало показания двадцати семи побывавших в армянском плену свидетелей, которые свидетельствовали о моих действиях как изменника. Однако на суде только двое подтвердили свои показания, данные следствию - побитый мною и мой родной дядя, который попал в плен вместе со мной. Его заставили дать показания против меня. Не выдержав такого позора, как обвинение сына в измене родине, умер от разрыва сердца старик отец. Суд шел три месяца. Я обратился к омбудсмену Эльмире Сулеймановой, но это обращение осталось безрезультатным. Не успел суд закончиться, как скончалась и мать. Легко ли пережить такое? Мы вынужденные переселенцы, вся наша родня, соседи потеряли свою землю, пострадали от рук армян, и вдруг сын, который воевал в Карабахе, оказывается изменником… На суде не смогли доказать обвинение, выдвинутое следствием, и изменили мне статью, вместо измены Родине дали другую, за жестокое обращение с пленными, но не скостили первоначальный срок, как это полагается по закону, когда меняют особо тяжкую статью на просто тяжкую... Это неправильно, несправедливо. Да разве армяне выжгли бы крест на коже человека, который сотрудничал с ними?

А теперь я мотаю срок, считаю дни, недели, месяцы и годы. Осталось еще около трех лет. Но это время надо прожить, дожить до свободы. Вот я и утешаю себя тем, что самое трудное позади, надо дотерпеть еще немного. И не подаю заявление об амнистии, потому что, подав его, признаю свою вину.

Еще здесь многие спрашивают меня, упрекают, почему я не застрелился. Честно говоря, если бы я знал, что за испытания ждут меня в плену, а потом здесь, я предпочел бы смерть там, на повороте дороги за холмом, где остановили нашу машину. Но уже в плену на самоубийство решиться очень трудно, хотя смерть так близка. Зачем человек живет в плену? Зачем хочет жить, когда его бьют до полусмерти, пытают? Зачем цепляется за жизнь, когда знает, что каждый день его могут забить, пристрелить просто так, когда он может умереть от голода, холода, вшей, разных болезней? Но так уж устроен человек, не хочет он умирать, хочет жить.

А не хотел я убивать себя еще по одной причине. Только не удивляйтесь, поймите меня правильно. Дело в том, что армяне далеко не всегда выдают тела погибших в плену или на поле боя азербайджанцев. На каждое обмененное или проданное тело приходится девять мертвецов, которые наспех закопаны в могилы, их и могилами-то трудно назвать - это просто ямы, в которые трупы бросают и забрасывают землей, как падаль. В плену мне не раз приходилось закапывать убитых и умерших. Так как ямы делаются неглубокие, их часто разрывают шакалы, лисицы, бродячие собаки, чтобы обгладывать трупы. Сколько раз, привозя во главе похоронной команды новую партию мертвецов к месту захоронения, я видел, как старые могилы разрыты, трупы объедены и валяются обглоданные руки, ноги, головы, ребра, часть позвоночника. Это было ужасное зрелище. Сколько раз, когда конвоиры разрешали, замотав от невыносимого смрада смоченными в воде платками, шарфами и тряпками носы и рты, мы заново забрасывали землей наполовину обглоданные тела или части тел своих друзей, товарищей, родных. Не зря даже самые крепкие, ко всему привыкшие члены похоронной команды неожиданно бросались на автоматный огонь конвоиров, сходили с ума, умирали от разрыва сердца. Сколько раз мне снилась одна особо запомнившаяся, не знаю почему, женская рука с двумя оставшимися пальцами, обгрызенный детский череп, сколько раз я кричал по ночам от кошмарных снов и, проснувшись в холодном поту, видел, что действительность не лучше кошмара. Не раз и не два был близок к тому, что вот-вот поедет крыша, но я держался, держался из последних сил. Мне так хотелось быть похороненным по-человечески…

ОТ РЕДАКЦИИ: Эта история записана со слов Надира Махмудова, заключенного учреждения отбытия наказания (колонии) №9 Министерства юстиции Азербайджанской республики, осужденного за нарушение законов и обычаев войны по статье 115.2 Уголовного кодекса АР к семи годам лишения свободы. Рассказ, сохраняя противоречия, отражает точку зрения Н.Махмудова на события.
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Ive
сообщение 19.07.2006, 18:36
Сообщение #32


потому!
***

Группа: Пользователи
Сообщений: 1,033
Регистрация: 07.10.2005
Из: рай
Пользователь №: 415



QUOTE(Сабир @ Jul 19 2006, 11:04 AM) *


Как-то раз армяне выстроили пленных и заложников, стол перед строем поставили, положили на стол армянский флаг, а рядом растянули на земле азербайджанский. Каждый пленный азербайджанец должен был в порядке очередности выйти из строя, подойти к столу, плюнуть на азербайджанский флаг, поцеловать армянский и вернуться обратно.

Любили они устраивать такие штуки - и часто устраивали, на разный лад. Это они делали, чтобы унизить нас. Мы понимали, что наше унижение доставляет им удовольствие. Однако уже потом, я услышал, что такие действия тоже считаются пыткой - причем изощренной, психологической, ставящей целью причинить душевные муки, сломать человека, подавить в нем всякую волю к сопротивлению.
Так вот, все аккуратно подходят, плюют на один, целуют другой, как велено, и, опустив голову, пряча глаза от своих, возвращаются обратно в строй. А один из наших, по имени Ильгар, подошел к столу, но плюнул не на свой, а на армянский флаг, потом опустился на колени и поцеловал азербайджанский флаг, который был разостлан на земле, как тряпка и покрыт уже полусотней плевков. Это было так неожиданно, что конвоиры армяне остолбенели. А Ильгар зарылся лицом в наш флаг, поруганный, мокрый от наших же плевков и армянской мочи, трехцветный флаг с полумесяцем, звездой, и осыпает его поцелуями, как святыню. Тут армяне прямо осатанели, накинулись на него с разных сторон и стали бить руками, ногами, прикладами. Обычно они руками не били, берегли пальцы, к тому же на то есть черенки от лопат, колья, дубинки, а для смертного боя - отрезки арматуры, ломы. А здесь - руками, настолько все произошло неожиданно и разъярило их. И тут строй дрогнул, рассыпался. Представьте, что творилось у нас в душе, если даже мы, забитые, замордованные и запуганные донельзя, почти все безропотно плюнувшие на свой флаг, подались вперед. Конвойные дали несколько очередей в воздух, остановили нас. Били Ильгара долго, но не стреляли, не убивали. То ли потому, что собирались взять за него выкуп, но, скорее всего, потому, что им надо было сначала сломить его перед строем, чтобы не погиб он героем в наших глазах. Однако Ильгар не поддавался. Не добившись своего, армяне уволокли его, потерявшего сознание, полумертвого и бросили в подвал, про который рассказывали разные ужасы. Мы поняли, что больше не увидим его или, если увидим, то сломленным. Больше мы его не увидели. Оказывается, армяне за отказ подчиниться и поцеловать армянский флаг перед строем долго пытали его током, закладывали пальцы в дверь сейфа и, захлопывая, переломали пальцы, перебили руки ломом, - ломом они били, когда хотели забить человека до смерти, - и бросили его в камере медленно умирать мучительной смертью. Однако Ильгар так и не сдался. Только пример таких, как Ильгар, и помогал нам не пасть окончательно духом, держаться, несмотря ни на что, несмотря на голод, холод, избиения, пытки, расстрелы, потерю наших земель, и помнить, что мы люди.

Уже потом мы узнали, что, не дождавшись выкупа, армяне обменяли его, умирающего, когда подвернулся случай, а напоследок ему ввели в вену солярку. Это смертный приговор, только с отсрочкой, замедленная смерть. Ильгар тяжело болел и умер спустя год-полтора после этого события, уже вернувшись домой, в госпитале в Баку. Ему не было и сорока, он оставил сиротами двух детей. Врачи не смогли помочь ему, говорят, от солярки в вену гниют все внутренности, и ничто не излечивает. Вот так отомстили армяне за то, что человек не хотел склониться перед мразью, хотел остаться человеком. Знают ли сегодня его дети, каким человеком, каким настоящим kişi - мужчиной был их отец?..



Меня потрясла эта история, в часности героизм Ильгара, Аллах рехмет элесин.

"Знают ли сегодня его дети, каким человеком, каким настоящим kişi - мужчиной был их отец?.."

Я думаю что знают и очень гордятся своим отцом..






--------------------
Свободу Национальному Герою Азербайджана Расиму Акперову




Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Boka
сообщение 28.07.2006, 17:14
Сообщение #33


Новичок


Группа: Пользователи
Сообщений: 8
Регистрация: 23.06.2006
Пользователь №: 1,661



я хочу сказать я был на месте второй мировой и Карабахской войны.
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Севинч
сообщение 30.08.2006, 14:13
Сообщение #34


ЗАЙКА
***

Группа: Пользователи
Сообщений: 734
Регистрация: 29.01.2006
Из: Москва
Пользователь №: 1,054



РАССКАЗ ПЛЕННОГО

Попал я в плен к армянам как-то глупо, неожиданно. А было это так. Возвращался я из служебной командировки к своим в Имишли. Там, в поселке для вынужденных переселенцев жили мои родители и жена с ребенком, потому что родом мы из Джабраильского района, а когда армяне захватили Джабраил, мы осели в Имишли - там жили наши родственники. А командировка была во фронтовую зону, что-то вроде боевого дежурства. Дело в том, что работал я в железнодорожной полиции. Работа была неплохая, жить было можно. Нас регулярно, еще с конца восьмидесятых, когда стали пошаливать армянские боевики, посылали дежурить, - с табельным оружием, естественно, - на железнодорожные станции и разные другие объекты, пограничные с армянскими районами, чтобы служащие и гражданское население не боялись нападений боевиков. Правда, автоматов не давали. А потом, когда начались регулярные боевые действия, мы ездили в трехмесячные командировки на фронт, участвовали в боях. После очередной фронтовой командировки, усталый, грязный, но с чувством исполненного долга, переполненный счастьем, возвращался к своим. Неделю назад у меня родился сын, и я торопился домой, чтобы повидать его.

Ехали мы вчетвером на обшарпанном "Москвиче" - водитель машины с племянником лет десяти и я с дядей по матери, который приезжал в район по своим делам, а заодно сообщил мне радостное известие. Дорога шла по равнине с виноградниками и, огибая единственный в этих местах невысокий холм, поросший поблекшей от осенних холодов травой, поворачивала на магистральную дорогу. Машина, почти не снижая скорости на не очень разбитой и безлюдной дороге, завернула за холм, и тут мы увидели грузовик с тентом, три десятка солдат вокруг в камуфляжной, как и у меня, форме, костер с закоптелым чайником и еще трех солдат, державших автоматы наизготовку. Один из них вышел вперед, махнул рукой, чтобы мы остановились, и передернул затвор. Водитель резко притормозил. Солдат молча, повелительным движением автомата велел выйти с машины. Я сидел впереди, рядом с водителем и вышел, еще не вполне понимая, в чем дело.

- Автомат, - коротко сказал солдат.

- В чем дело, ребята? - спросил я по-азербайджански, естественно, - мы едем в Имишли.

- Автомат, - угрожающе повторил солдат, целясь мне в грудь. Двое других тоже клацнули затворами. Я отдал второму солдату свой автомат, который взял, вылезая из машины.

- Да что вы, в своем уме? Свои мы…

- Пистолет, - с металлом в голосе сказал первый.

Тут у меня екнуло сердце. Если бы он был азербайджанцем, сказал бы не "пистолет", а "tapanчa", говорил бы не по-русски, а по-азербайджански. Значит, армяне. В животе у меня похолодело, и весь я как-то обмяк.

- Нож, - сказал первый солдат.

На поясе у меня висел штык-нож. Я отдал и его. Второй солдат вывел наших из машины и быстро обыскал ее, искал оружие, но больше оружия и не было. Подошли, окружили нас и другие солдаты. Один из подошедших, старший, видимо, офицер взял у солдата штык-нож, вытащил нож из ножен и пальцем попробовал острие:

- Ну, что, туркес, много армян убил?

- Да нет, я не участвовал в боях, - сказал я, но мой голос звучал неубедительно.

Он неожиданно сделал маховый выпад ножом, метя мне в горло. И хотя я успел увернуться и тем спасся от верной смерти, острие порезало мне шею. Хлынула кровь. Они накинулись на меня с разных сторон. Я лежал на земле, инстинктивно защищая лицо от пинков солдатскими ботинками и сапогами, не зная, перерезано ли у меня горло, выживу ли я. Чувствовал боль от ударов, шея и грудь у меня были мокрые от крови. Слышал голос дяди, он просил, умолял их пощадить меня, плач мальчика. Неожиданно офицер приказал прекратить избиение, но солдаты не остановились и продолжали пинать меня. Оказывается, часовой на холме просигналил - приближалась еще одна машина, и уже был слышен звук мотора. Нас быстро отвели в сторонку, где сидело под деревом полдесятка пленных, в том числе, муж и жена с грудным ребенком, стоял их легковой автомобиль. Молодая женщина тихо плакала, плакал, надрывался и ребенок. Я был помят, но двигаться мог. Кости были, судя по всему, целы, а порез на шее - пустяковый, царапина, хотя вытекло немало крови. В сердце затеплилась надежда - если не убили сразу, то может, уже не убьют? Вечером армяне посадили нас всех в машину и отвезли в райцентр Ходжавенд, который они называют Мартуни.

Первые одиннадцать месяцев плена я пробыл в Мартуни. Держали нас на старом складе, превращенном в подобие тюрьмы, вместе со мной сидело около тридцати человек. Несколько женщин содержали отдельно. Кормили нас так - три буханки хлеба на тридцать человек в день и еще по чашке сырой воды на человека. Это было нашим завтраком, обедом и ужином. Тогда перемирия еще не было, шла война, бои. Бывало, что наши одерживали победы, и в Мартуни привозили тела погибших на фронте. Тогда раздавался плач по всему городку. А мы, хоть и радовались втайне, что наши побеждают, еще больше боялись за свою жизнь.

Почти каждый раз после прибытия очередной партии трупов с фронта приезжали родные погибших. Братья, двоюродные братья, отцы, сыновья погибших на фронте требовали мести, крови. Нашей крови. Скольких наших пленных и заложников убили, расстреляли, зарезали, замучили армяне в отместку за свои потери на поле боя. И так было до того, пока в Мартуни не назначили нового военного коменданта.

Если бы не этот человек, может, и не вернулся бы я домой, не повидал бы своих родных, не сидел бы перед вами, не рассказывал бы эту историю. Новый комендант Мартуни прекратил расстрелы и казни, а мы вздохнули посвободнее. Делал он так не без причины.

Однажды, еще до начала войны и настоящих боевых действий в Карабахе, когда в Степанакерте шли митинги, а азербайджанцев изгоняли из горных сел, по ночам поджигая их дворовые пристройки с сеном, дома, стреляя в окна, он приехал на рынок в Физули, купить съестного. Подвоз продовольствия был затруднен, продукты резко вздорожали, и в горах было голодно. По-азербайджански он говорил хорошо, думал сойти за своего, отовариться и обратно. Но на базаре его узнали, собралась большая толпа, начали бить. Так и забили бы насмерть, если бы не мясник с этого же рынка - Джабраил, Джаби.

Джаби отнял его у толпы, привел к себе домой, омыл кровь с лица, чтобы не привлекал внимания, перевязал рану на руке, чтобы он не истекал кровью, а потом проводил задами до пустынной дороги в горы и отпустил на все четыре стороны. Вот он и помнил это добро и говорил, что вовек не забудет азербайджанца Джаби, который спас его, не дал сделать сиротами его детей. Но таких людей, как он, среди армян были единицы…

Однажды, снова после боя с тяжелыми потерями для армян приехало человек сорок в военной форме, с автоматами - хотели расстрелять нас. Снова нас всех спас комендант. Сколько драк, иногда стрельбы в воздух бывало перед бывшим складом, превращенном в тюрьму, где держали нас, военнопленных и заложников. Спорили и дрались жаждущие мести армяне с солдатами комендантского взвода, несшего охрану тюрьмы. Из-за нас. Пока я здесь комендант, не дам убивать турков просто так, говорил комендант. Один раз, после особенно ожесточенной драки, мне довелось смывать кровь с тротуара перед комендатурой. Это была армянская кровь, пролитая армянами же.

В 1995 году меня перевели в тюрьму в городе Шуша. Сидел я в одной камере со стариком из Кельбаджара. Здесь продолжались расстрелы и пытки из "мести". Было очень страшно, многие не выдерживали голода, непосильного труда, избиений, пыток, общей атмосферы страха и тревоги и умирали, некоторые сходили с ума. Больше всего азербайджанские пленные и заложники умирали в шушинской тюрьме. Иногда умирало до восьми человек в день, по самым разным причинам. Армяне не делали разницы между гражданскими и военными, мужчинами призывного возраста и стариками.

Азербайджанских пленных весь день заставляли работать. Наших там используют для тяжелого физического труда, в основном, в рубке леса, колке дров. Ведь в Карабахе зимой холодно, а единственное топливо - дрова. Вот мы и пилили и рубили дрова до изнеможения. Работали мы и на строительстве частных домов, чернорабочими, например. Но это было очень редко…

В шушинской тюрьме я пробыл пять с половиной месяцев, а потом нас перевезли в Степанакерт. И здесь продолжались избиения, пытки, расстрелы "из-за мести за павших в боях", атмосфера страха и ужаса.

Мне связывали руки за спиной, ставили на колени и били рукоятками пистолетов по голове. Пытали, сдавливая плоскогубцами раковины, мочки ушей. Вот почему мои уши сейчас такие. Пытали и раскаленным на огне железом. Калили на мангале шиши - шампуры для шашлыка и прикладывали к телу, иногда крест-накрест, чтобы помнил, - если останусь жив, - их святую веру, христианское милосердие. У меня на бедре выжжен крест именно таким способом - шампурами.

Некоторым пленным обматывали проволокой ноги, вешали вниз головой и били палками. После таких пыток у многих были кровоизлияния в мозг, отнимались руки, ноги, парализована часть лица, потерян дар речи. Но это было не очень часто. Чаще всего загоняли двоих-троих в "яму", бокс для автомобилей, чтобы было удобнее, сподручнее бить сверху вниз, и молотили, по чему попало, черенками от лопат, резиновыми полицейскими дубинками, и просто деревянными кольями. Уворачиваться, ложиться на дно ямы было нельзя, за это можно было получить пулю.

Я слыхал, что в захваченном Агдаме на каком-то складе армяне нашли сорок тысяч черенков для лопат. Но для лопат во всем Нагорном Карабахе и прилегающих, захваченных армянами районах, все равно не хватало черенков, потому что трофейные черенки, все сорок тысяч и много тысяч других, специально заготовленных в лесах черенков и дубинок, было обломано армянами о руки, ноги, головы, спины наших заложников и военнопленных. Да что черенки от лопат и дубины, дубинки, колья? Даже специальные пластиковые и резиновые полицейские дубинки европейского производства с металлическим стержнем внутри не выдерживали столь интенсивной эксплуатации, ежедневного и многоразового использования на наших спинах, головах и приходили в негодность…

Еще пытали электрическим током, но нечасто. Помню такую историю. Как-то раз армяне выстроили пленных и заложников, стол перед строем поставили, положили на стол армянский флаг, а рядом растянули на земле азербайджанский. Каждый пленный азербайджанец должен был в порядке очередности выйти из строя, подойти к столу, плюнуть на азербайджанский флаг, поцеловать армянский и вернуться обратно.

Любили они устраивать такие штуки - и часто устраивали, на разный лад. Это они делали, чтобы унизить нас. Мы понимали, что наше унижение доставляет им удовольствие. Однако уже потом, я услышал, что такие действия тоже считаются пыткой - причем изощренной, психологической, ставящей целью причинить душевные муки, сломать человека, подавить в нем всякую волю к сопротивлению.

Так вот, все аккуратно подходят, плюют на один, целуют другой, как велено, и, опустив голову, пряча глаза от своих, возвращаются обратно в строй. А один из наших, по имени Ильгар, подошел к столу, но плюнул не на свой, а на армянский флаг, потом опустился на колени и поцеловал азербайджанский флаг, который был разостлан на земле, как тряпка и покрыт уже полусотней плевков. Это было так неожиданно, что конвоиры армяне остолбенели. А Ильгар зарылся лицом в наш флаг, поруганный, мокрый от наших же плевков и армянской мочи, трехцветный флаг с полумесяцем, звездой, и осыпает его поцелуями, как святыню. Тут армяне прямо осатанели, накинулись на него с разных сторон и стали бить руками, ногами, прикладами. Обычно они руками не били, берегли пальцы, к тому же на то есть черенки от лопат, колья, дубинки, а для смертного боя - отрезки арматуры, ломы. А здесь - руками, настолько все произошло неожиданно и разъярило их. И тут строй дрогнул, рассыпался. Представьте, что творилось у нас в душе, если даже мы, забитые, замордованные и запуганные донельзя, почти все безропотно плюнувшие на свой флаг, подались вперед. Конвойные дали несколько очередей в воздух, остановили нас. Били Ильгара долго, но не стреляли, не убивали. То ли потому, что собирались взять за него выкуп, но, скорее всего, потому, что им надо было сначала сломить его перед строем, чтобы не погиб он героем в наших глазах. Однако Ильгар не поддавался. Не добившись своего, армяне уволокли его, потерявшего сознание, полумертвого и бросили в подвал, про который рассказывали разные ужасы. Мы поняли, что больше не увидим его или, если увидим, то сломленным. Больше мы его не увидели. Оказывается, армяне за отказ подчиниться и поцеловать армянский флаг перед строем долго пытали его током, закладывали пальцы в дверь сейфа и, захлопывая, переломали пальцы, перебили руки ломом, - ломом они били, когда хотели забить человека до смерти, - и бросили его в камере медленно умирать мучительной смертью. Однако Ильгар так и не сдался. Только пример таких, как Ильгар, и помогал нам не пасть окончательно духом, держаться, несмотря ни на что, несмотря на голод, холод, избиения, пытки, расстрелы, потерю наших земель, и помнить, что мы люди.

Уже потом мы узнали, что, не дождавшись выкупа, армяне обменяли его, умирающего, когда подвернулся случай, а напоследок ему ввели в вену солярку. Это смертный приговор, только с отсрочкой, замедленная смерть. Ильгар тяжело болел и умер спустя год-полтора после этого события, уже вернувшись домой, в госпитале в Баку. Ему не было и сорока, он оставил сиротами двух детей. Врачи не смогли помочь ему, говорят, от солярки в вену гниют все внутренности, и ничто не излечивает. Вот так отомстили армяне за то, что человек не хотел склониться перед мразью, хотел остаться человеком. Знают ли сегодня его дети, каким человеком, каким настоящим kişi - мужчиной был их отец?..

Рассказал вам об этом, и снова заболело сердце. Теперь сижу на лекарствах, а ведь раньше, до плена, был здоровяком.

А кормили нас повсюду так же, как и в Мартуни - хлеб, вода, иногда разваренное пшено. Спали на матрацах, обычных, какие были в казармах, общежитиях и больницах советского времени и даже с простынями. Правда, матрацы были в тех местах, где проверяли представители международных организаций, а обычно довольствовались соломой на земляном полу. Да и меняли простыни только перед посещениями представителей этих организаций, а это бывало нечасто, поэтому все простыни были невообразимо грязными, кишели вшами. Один из пленных завшивел и обессилел от укусов вшей настолько, что умер. Да, он умер не от голода, ослабел, и его заели вши.

Тогдашний представитель Красного Креста более или менее регулярно посещал нас, но не предпринимал никаких мер. Не знаю, почему? Может, потому, что переводчик у него был армянин и переводил ему наши слова по-армянски, наоборот? Да и мы боялись говорить правду, знали, что нашему тюремному начальству это станет известно спустя несколько минут. Известно, какой-нибудь сотрудник проверяющей организации приедет и уедет, а начальство в тюрьме всегда над тобой…

Потом представителя Красного Креста сменили, приехал другой, швейцарец по имени Пьер. У него переводчик был не армянин, и это сразу повысило наше доверие к нему. Он внимательно слушал и записывал наши слова, постепенно и мягко добиваясь своего от армян. Расстрелы почти прекратились, стали несколько лучше кормить, даже тех, кто не мог работать. Нам стало намного легче. Это был святой человек…

Как-то раз, весной девяносто пятого года, меня отправили на работу к какому-то местному замначальнику, то ли военному, то ли из госбезопасности. Он строил себе дом, трое каменщиков - два армянина и один пленный азербайджанец уже возводили второй этаж. Я работал вместе с другими чернорабочими внизу, замешивал раствор. В это время начался артиллерийский обстрел, естественно с нашей стороны. Один снаряд упал в город где-то неподалеку, разворотил чей-то дом. Конвоир сказал, что если еще один снаряд попадет в город, он застрелит меня. Я понимал, что это не просто угроза, желание пугать, держать в напряжении, но деваться было некуда. Работа продолжалась, я молча замешивал и подавал ведрами наверх раствор. Когда еще один снаряд попал в город, конвоир подошел ко мне и сильно ударил прикладом автомата в грудь. Я упал на спину и так и остался лежать от невыносимой боли. Каменщик, увидев, что я не встаю, сбросил сверху со второго этажа камень-кубик. Камень был сброшен с таким расчетом, чтобы попасть в голову или верхнюю часть груди, добить меня. Как я, почти парализованный болью, увернулся, не понимаю до сих пор. Но я увернулся, камень попал мне в только в бедро. Потом я узнал, что бедренная кость у меня сломана, а тазовая - треснула. Я остался жив, и мне еще хватило сил и соображения заползти под балкон второго этажа, чтобы каменщик не сбросил второй кубик, и молчать, хотя мне хотелось кричать от боли, чтобы не заставили замолчать пулей. Почему он быстро не сбросил второй кубик? Почему меня не пристрелил конвоир? Неужели только потому, что обстрел прекратился? Не знаю, не помню, я потерял сознание от боли…

Швейцарец Пьер, представитель Красного Креста, которому сказали, что произошел несчастный случай на стройке, добился моего размещения в госпитале в Ханкенди. Ходить я уже не мог, остался калекой. Пьер говорил, что меня можно вылечить, но не в плену. А пока он давал мне обезболивающие, чтобы я мог вытерпеть нестерпимую боль. Пьер добился облегчения участи многих военнопленных.

Мое заключение продолжалось два года, два месяца и один день. Когда пришло известие, что нас освобождают, сначала я не поверил. Действительно, трудно поверить, когда сбывается то, о чем ты мечтал, и не надеясь, что мечта сбудется, больше двух лет в невыносимых условиях. Вот и я думал, что меня обманывают, просто решили поменять место заключения и зло подшутить при этом, подав надежду, а потом отняв ее. Сколько раз такое бывало в плену. Однако 22 декабря 1995 года меня перевезли через иранскую границу в город Тебриз. Действительно, был обмен, которым занималась армянская служба безопасности и получила за нас армянских военнопленных. Уже из Тебриза нас привезли в Баку представители иранского правительства. Я был совсем плох, еле выдержал пресс-конференцию в иранском посольстве, после которой меня поместили в госпитале Министерства национальной безопасности. Еще шестьдесят азербайджанских военнопленных, из тех, что находились тогда в Степанакерте, были освобождены и привезены в Азербайджан Евгением Примаковым.

Наши гэбисты хотели сразу же начать меня допрашивать, но лечащий врач, спасибо ему, сказал, что я слишком слаб, чтобы отвечать на вопросы. Через два дня приехала жена с двухлетним сыном, которого не видел с рождения. Мальчик дичился, не хотел идти мне на руки, плакал. Было много слез, а жена даже потеряла сознание, но это были слезы радости. Я все еще не верил, что вернулся, освободился от этого кошмара, нахожусь среди своих. Меня допросили, как полагается, подлечили и отпустили домой. Окрепнув, я снова пошел на работу в железнодорожную полицию, встретился со своими сослуживцами. Девять месяцев я работал, как прежде, но затем меня уволили без объяснения причин. Когда попытался узнать причину, толкнулся туда-сюда, мне посоветовали не возникать, дескать, был в плену, ну и сиди тихо. А уволили меня по указанию из Министерства национальной безопасности. Пришлось мне заняться торговлей. Со временем наловчился, на семью хватало. Жизнь постепенно налаживалась, родился второй ребенок. Однако человек предполагает, а Бог располагает. Через семь лет после освобождения из плена меня арестовали, да еще по обвинению в измене родине. Обвиняли меня в том, что меня выбрали старшим среди азербайджанских пленных. Я действительно исполнял эту должность, но совсем недолго, и меня выбрали сами наши, причем через три месяца я отказался, сказав, что не могу справляться с обязанностями. А обвинение состояло в том, что армяне назначили меня старшим, причем на целый год, не случайно, а потому, что я сотрудничал с армянами, а также в том, что принимал участие в избиении пленных азербайджанцев, отнимал у них только что розданную гуманитарную помощь - одежду, сигареты и передавал армянам. Во время нахождения в плену я действительно пару раз ударил одного нашего военнопленного за то, что тот во время встречи с группой азербайджанских и западных правозащитников заявил, что азербайджанские чиновники требуют взятки с семей военнопленных. Это он делал по наущению армян, поэтому я и избил его.

Другого военнопленного я тоже пару раз бил за то, что он не устоял под давлением армянских полицейских и занимался с ними оральным сексом, позорил нас… А насчет сигарет и другой гуманитарной помощи… Это я делал по приказу своих конвоиров. Что мне оставалось делать? Хотел бы я видеть того, кто ослушался бы приказа в тех условиях и прожил бы после этого больше десяти минут. Ну, и дисциплину я поддерживал, как положено, как бывший полицейский, хотя и скрывал это от армян.

Вот и вся моя вина. А мне дали за это семь лет. Следствие по делу собрало показания двадцати семи побывавших в армянском плену свидетелей, которые свидетельствовали о моих действиях как изменника. Однако на суде только двое подтвердили свои показания, данные следствию - побитый мною и мой родной дядя, который попал в плен вместе со мной. Его заставили дать показания против меня. Не выдержав такого позора, как обвинение сына в измене родине, умер от разрыва сердца старик отец. Суд шел три месяца. Я обратился к омбудсмену Эльмире Сулеймановой, но это обращение осталось безрезультатным. Не успел суд закончиться, как скончалась и мать. Легко ли пережить такое? Мы вынужденные переселенцы, вся наша родня, соседи потеряли свою землю, пострадали от рук армян, и вдруг сын, который воевал в Карабахе, оказывается изменником… На суде не смогли доказать обвинение, выдвинутое следствием, и изменили мне статью, вместо измены Родине дали другую, за жестокое обращение с пленными, но не скостили первоначальный срок, как это полагается по закону, когда меняют особо тяжкую статью на просто тяжкую... Это неправильно, несправедливо. Да разве армяне выжгли бы крест на коже человека, который сотрудничал с ними?

А теперь я мотаю срок, считаю дни, недели, месяцы и годы. Осталось еще около трех лет. Но это время надо прожить, дожить до свободы. Вот я и утешаю себя тем, что самое трудное позади, надо дотерпеть еще немного. И не подаю заявление об амнистии, потому что, подав его, признаю свою вину.

Еще здесь многие спрашивают меня, упрекают, почему я не застрелился. Честно говоря, если бы я знал, что за испытания ждут меня в плену, а потом здесь, я предпочел бы смерть там, на повороте дороги за холмом, где остановили нашу машину. Но уже в плену на самоубийство решиться очень трудно, хотя смерть так близка. Зачем человек живет в плену? Зачем хочет жить, когда его бьют до полусмерти, пытают? Зачем цепляется за жизнь, когда знает, что каждый день его могут забить, пристрелить просто так, когда он может умереть от голода, холода, вшей, разных болезней? Но так уж устроен человек, не хочет он умирать, хочет жить.

А не хотел я убивать себя еще по одной причине. Только не удивляйтесь, поймите меня правильно. Дело в том, что армяне далеко не всегда выдают тела погибших в плену или на поле боя азербайджанцев. На каждое обмененное или проданное тело приходится девять мертвецов, которые наспех закопаны в могилы, их и могилами-то трудно назвать - это просто ямы, в которые трупы бросают и забрасывают землей, как падаль. В плену мне не раз приходилось закапывать убитых и умерших. Так как ямы делаются неглубокие, их часто разрывают шакалы, лисицы, бродячие собаки, чтобы обгладывать трупы. Сколько раз, привозя во главе похоронной команды новую партию мертвецов к месту захоронения, я видел, как старые могилы разрыты, трупы объедены и валяются обглоданные руки, ноги, головы, ребра, часть позвоночника. Это было ужасное зрелище. Сколько раз, когда конвоиры разрешали, замотав от невыносимого смрада смоченными в воде платками, шарфами и тряпками носы и рты, мы заново забрасывали землей наполовину обглоданные тела или части тел своих друзей, товарищей, родных. Не зря даже самые крепкие, ко всему привыкшие члены похоронной команды неожиданно бросались на автоматный огонь конвоиров, сходили с ума, умирали от разрыва сердца. Сколько раз мне снилась одна особо запомнившаяся, не знаю почему, женская рука с двумя оставшимися пальцами, обгрызенный детский череп, сколько раз я кричал по ночам от кошмарных снов и, проснувшись в холодном поту, видел, что действительность не лучше кошмара. Не раз и не два был близок к тому, что вот-вот поедет крыша, но я держался, держался из последних сил. Мне так хотелось быть похороненным по-человечески…

ОТ РЕДАКЦИИ: Эта история записана со слов Надира Махмудова, заключенного учреждения отбытия наказания (колонии) №9 Министерства юстиции Азербайджанской республики, осужденного за нарушение законов и обычаев войны по статье 115.2 Уголовного кодекса АР к семи годам лишения свободы. Рассказ, сохраняя противоречия, отражает точку зрения Н.Махмудова на события.

Ильгар, чье героическое поведение в плену описано в рассказе, это Ильгар Мехтиев, племянник известного общественного деятеля Ашрафа Мехтиева.

И. Мехтиев, командир батальона самообороны “Ziyalı”, в 1992-1993 гг. был председателем Джебраильского городского совета.


--------------------
ИзображениеИзображениеИзображение
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Narmina
сообщение 30.08.2006, 14:58
Сообщение #35


Магистр
*****

Группа: Пользователи
Сообщений: 2,907
Регистрация: 08.10.2005
Из: Москва
Пользователь №: 432



QUOTE(Севинч @ Aug 30 2006, 03:13 PM) *

РАССКАЗ ПЛЕННОГО

Попал я в плен к армянам как-то глупо, неожиданно. А было это так. Возвращался я из служебной командировки к своим в Имишли. Там, в поселке для вынужденных переселенцев жили мои родители и жена с ребенком, потому что родом мы из Джабраильского района, а когда армяне захватили Джабраил, мы осели в Имишли - там жили наши родственники. А командировка была во фронтовую зону, что-то вроде боевого дежурства. Дело в том, что работал я в железнодорожной полиции. Работа была неплохая, жить было можно. Нас регулярно, еще с конца восьмидесятых, когда стали пошаливать армянские боевики, посылали дежурить, - с табельным оружием, естественно, - на железнодорожные станции и разные другие объекты, пограничные с армянскими районами, чтобы служащие и гражданское население не боялись нападений боевиков. Правда, автоматов не давали. А потом, когда начались регулярные боевые действия, мы ездили в трехмесячные командировки на фронт, участвовали в боях. После очередной фронтовой командировки, усталый, грязный, но с чувством исполненного долга, переполненный счастьем, возвращался к своим. Неделю назад у меня родился сын, и я торопился домой, чтобы повидать его.

Ехали мы вчетвером на обшарпанном "Москвиче" - водитель машины с племянником лет десяти и я с дядей по матери, который приезжал в район по своим делам, а заодно сообщил мне радостное известие. Дорога шла по равнине с виноградниками и, огибая единственный в этих местах невысокий холм, поросший поблекшей от осенних холодов травой, поворачивала на магистральную дорогу. Машина, почти не снижая скорости на не очень разбитой и безлюдной дороге, завернула за холм, и тут мы увидели грузовик с тентом, три десятка солдат вокруг в камуфляжной, как и у меня, форме, костер с закоптелым чайником и еще трех солдат, державших автоматы наизготовку. Один из них вышел вперед, махнул рукой, чтобы мы остановились, и передернул затвор. Водитель резко притормозил. Солдат молча, повелительным движением автомата велел выйти с машины. Я сидел впереди, рядом с водителем и вышел, еще не вполне понимая, в чем дело.

- Автомат, - коротко сказал солдат.

- В чем дело, ребята? - спросил я по-азербайджански, естественно, - мы едем в Имишли.

- Автомат, - угрожающе повторил солдат, целясь мне в грудь. Двое других тоже клацнули затворами. Я отдал второму солдату свой автомат, который взял, вылезая из машины.

- Да что вы, в своем уме? Свои мы…

- Пистолет, - с металлом в голосе сказал первый.

Тут у меня екнуло сердце. Если бы он был азербайджанцем, сказал бы не "пистолет", а "tapanчa", говорил бы не по-русски, а по-азербайджански. Значит, армяне. В животе у меня похолодело, и весь я как-то обмяк.

- Нож, - сказал первый солдат.

На поясе у меня висел штык-нож. Я отдал и его. Второй солдат вывел наших из машины и быстро обыскал ее, искал оружие, но больше оружия и не было. Подошли, окружили нас и другие солдаты. Один из подошедших, старший, видимо, офицер взял у солдата штык-нож, вытащил нож из ножен и пальцем попробовал острие:

- Ну, что, туркес, много армян убил?

- Да нет, я не участвовал в боях, - сказал я, но мой голос звучал неубедительно.

Он неожиданно сделал маховый выпад ножом, метя мне в горло. И хотя я успел увернуться и тем спасся от верной смерти, острие порезало мне шею. Хлынула кровь. Они накинулись на меня с разных сторон. Я лежал на земле, инстинктивно защищая лицо от пинков солдатскими ботинками и сапогами, не зная, перерезано ли у меня горло, выживу ли я. Чувствовал боль от ударов, шея и грудь у меня были мокрые от крови. Слышал голос дяди, он просил, умолял их пощадить меня, плач мальчика. Неожиданно офицер приказал прекратить избиение, но солдаты не остановились и продолжали пинать меня. Оказывается, часовой на холме просигналил - приближалась еще одна машина, и уже был слышен звук мотора. Нас быстро отвели в сторонку, где сидело под деревом полдесятка пленных, в том числе, муж и жена с грудным ребенком, стоял их легковой автомобиль. Молодая женщина тихо плакала, плакал, надрывался и ребенок. Я был помят, но двигаться мог. Кости были, судя по всему, целы, а порез на шее - пустяковый, царапина, хотя вытекло немало крови. В сердце затеплилась надежда - если не убили сразу, то может, уже не убьют? Вечером армяне посадили нас всех в машину и отвезли в райцентр Ходжавенд, который они называют Мартуни.

Первые одиннадцать месяцев плена я пробыл в Мартуни. Держали нас на старом складе, превращенном в подобие тюрьмы, вместе со мной сидело около тридцати человек. Несколько женщин содержали отдельно. Кормили нас так - три буханки хлеба на тридцать человек в день и еще по чашке сырой воды на человека. Это было нашим завтраком, обедом и ужином. Тогда перемирия еще не было, шла война, бои. Бывало, что наши одерживали победы, и в Мартуни привозили тела погибших на фронте. Тогда раздавался плач по всему городку. А мы, хоть и радовались втайне, что наши побеждают, еще больше боялись за свою жизнь.

Почти каждый раз после прибытия очередной партии трупов с фронта приезжали родные погибших. Братья, двоюродные братья, отцы, сыновья погибших на фронте требовали мести, крови. Нашей крови. Скольких наших пленных и заложников убили, расстреляли, зарезали, замучили армяне в отместку за свои потери на поле боя. И так было до того, пока в Мартуни не назначили нового военного коменданта.

Если бы не этот человек, может, и не вернулся бы я домой, не повидал бы своих родных, не сидел бы перед вами, не рассказывал бы эту историю. Новый комендант Мартуни прекратил расстрелы и казни, а мы вздохнули посвободнее. Делал он так не без причины.

Однажды, еще до начала войны и настоящих боевых действий в Карабахе, когда в Степанакерте шли митинги, а азербайджанцев изгоняли из горных сел, по ночам поджигая их дворовые пристройки с сеном, дома, стреляя в окна, он приехал на рынок в Физули, купить съестного. Подвоз продовольствия был затруднен, продукты резко вздорожали, и в горах было голодно. По-азербайджански он говорил хорошо, думал сойти за своего, отовариться и обратно. Но на базаре его узнали, собралась большая толпа, начали бить. Так и забили бы насмерть, если бы не мясник с этого же рынка - Джабраил, Джаби.

Джаби отнял его у толпы, привел к себе домой, омыл кровь с лица, чтобы не привлекал внимания, перевязал рану на руке, чтобы он не истекал кровью, а потом проводил задами до пустынной дороги в горы и отпустил на все четыре стороны. Вот он и помнил это добро и говорил, что вовек не забудет азербайджанца Джаби, который спас его, не дал сделать сиротами его детей. Но таких людей, как он, среди армян были единицы…

Однажды, снова после боя с тяжелыми потерями для армян приехало человек сорок в военной форме, с автоматами - хотели расстрелять нас. Снова нас всех спас комендант. Сколько драк, иногда стрельбы в воздух бывало перед бывшим складом, превращенном в тюрьму, где держали нас, военнопленных и заложников. Спорили и дрались жаждущие мести армяне с солдатами комендантского взвода, несшего охрану тюрьмы. Из-за нас. Пока я здесь комендант, не дам убивать турков просто так, говорил комендант. Один раз, после особенно ожесточенной драки, мне довелось смывать кровь с тротуара перед комендатурой. Это была армянская кровь, пролитая армянами же.

В 1995 году меня перевели в тюрьму в городе Шуша. Сидел я в одной камере со стариком из Кельбаджара. Здесь продолжались расстрелы и пытки из "мести". Было очень страшно, многие не выдерживали голода, непосильного труда, избиений, пыток, общей атмосферы страха и тревоги и умирали, некоторые сходили с ума. Больше всего азербайджанские пленные и заложники умирали в шушинской тюрьме. Иногда умирало до восьми человек в день, по самым разным причинам. Армяне не делали разницы между гражданскими и военными, мужчинами призывного возраста и стариками.

Азербайджанских пленных весь день заставляли работать. Наших там используют для тяжелого физического труда, в основном, в рубке леса, колке дров. Ведь в Карабахе зимой холодно, а единственное топливо - дрова. Вот мы и пилили и рубили дрова до изнеможения. Работали мы и на строительстве частных домов, чернорабочими, например. Но это было очень редко…

В шушинской тюрьме я пробыл пять с половиной месяцев, а потом нас перевезли в Степанакерт. И здесь продолжались избиения, пытки, расстрелы "из-за мести за павших в боях", атмосфера страха и ужаса.

Мне связывали руки за спиной, ставили на колени и били рукоятками пистолетов по голове. Пытали, сдавливая плоскогубцами раковины, мочки ушей. Вот почему мои уши сейчас такие. Пытали и раскаленным на огне железом. Калили на мангале шиши - шампуры для шашлыка и прикладывали к телу, иногда крест-накрест, чтобы помнил, - если останусь жив, - их святую веру, христианское милосердие. У меня на бедре выжжен крест именно таким способом - шампурами.

Некоторым пленным обматывали проволокой ноги, вешали вниз головой и били палками. После таких пыток у многих были кровоизлияния в мозг, отнимались руки, ноги, парализована часть лица, потерян дар речи. Но это было не очень часто. Чаще всего загоняли двоих-троих в "яму", бокс для автомобилей, чтобы было удобнее, сподручнее бить сверху вниз, и молотили, по чему попало, черенками от лопат, резиновыми полицейскими дубинками, и просто деревянными кольями. Уворачиваться, ложиться на дно ямы было нельзя, за это можно было получить пулю.

Я слыхал, что в захваченном Агдаме на каком-то складе армяне нашли сорок тысяч черенков для лопат. Но для лопат во всем Нагорном Карабахе и прилегающих, захваченных армянами районах, все равно не хватало черенков, потому что трофейные черенки, все сорок тысяч и много тысяч других, специально заготовленных в лесах черенков и дубинок, было обломано армянами о руки, ноги, головы, спины наших заложников и военнопленных. Да что черенки от лопат и дубины, дубинки, колья? Даже специальные пластиковые и резиновые полицейские дубинки европейского производства с металлическим стержнем внутри не выдерживали столь интенсивной эксплуатации, ежедневного и многоразового использования на наших спинах, головах и приходили в негодность…

Еще пытали электрическим током, но нечасто. Помню такую историю. Как-то раз армяне выстроили пленных и заложников, стол перед строем поставили, положили на стол армянский флаг, а рядом растянули на земле азербайджанский. Каждый пленный азербайджанец должен был в порядке очередности выйти из строя, подойти к столу, плюнуть на азербайджанский флаг, поцеловать армянский и вернуться обратно.

Любили они устраивать такие штуки - и часто устраивали, на разный лад. Это они делали, чтобы унизить нас. Мы понимали, что наше унижение доставляет им удовольствие. Однако уже потом, я услышал, что такие действия тоже считаются пыткой - причем изощренной, психологической, ставящей целью причинить душевные муки, сломать человека, подавить в нем всякую волю к сопротивлению.

Так вот, все аккуратно подходят, плюют на один, целуют другой, как велено, и, опустив голову, пряча глаза от своих, возвращаются обратно в строй. А один из наших, по имени Ильгар, подошел к столу, но плюнул не на свой, а на армянский флаг, потом опустился на колени и поцеловал азербайджанский флаг, который был разостлан на земле, как тряпка и покрыт уже полусотней плевков. Это было так неожиданно, что конвоиры армяне остолбенели. А Ильгар зарылся лицом в наш флаг, поруганный, мокрый от наших же плевков и армянской мочи, трехцветный флаг с полумесяцем, звездой, и осыпает его поцелуями, как святыню. Тут армяне прямо осатанели, накинулись на него с разных сторон и стали бить руками, ногами, прикладами. Обычно они руками не били, берегли пальцы, к тому же на то есть черенки от лопат, колья, дубинки, а для смертного боя - отрезки арматуры, ломы. А здесь - руками, настолько все произошло неожиданно и разъярило их. И тут строй дрогнул, рассыпался. Представьте, что творилось у нас в душе, если даже мы, забитые, замордованные и запуганные донельзя, почти все безропотно плюнувшие на свой флаг, подались вперед. Конвойные дали несколько очередей в воздух, остановили нас. Били Ильгара долго, но не стреляли, не убивали. То ли потому, что собирались взять за него выкуп, но, скорее всего, потому, что им надо было сначала сломить его перед строем, чтобы не погиб он героем в наших глазах. Однако Ильгар не поддавался. Не добившись своего, армяне уволокли его, потерявшего сознание, полумертвого и бросили в подвал, про который рассказывали разные ужасы. Мы поняли, что больше не увидим его или, если увидим, то сломленным. Больше мы его не увидели. Оказывается, армяне за отказ подчиниться и поцеловать армянский флаг перед строем долго пытали его током, закладывали пальцы в дверь сейфа и, захлопывая, переломали пальцы, перебили руки ломом, - ломом они били, когда хотели забить человека до смерти, - и бросили его в камере медленно умирать мучительной смертью. Однако Ильгар так и не сдался. Только пример таких, как Ильгар, и помогал нам не пасть окончательно духом, держаться, несмотря ни на что, несмотря на голод, холод, избиения, пытки, расстрелы, потерю наших земель, и помнить, что мы люди.

Уже потом мы узнали, что, не дождавшись выкупа, армяне обменяли его, умирающего, когда подвернулся случай, а напоследок ему ввели в вену солярку. Это смертный приговор, только с отсрочкой, замедленная смерть. Ильгар тяжело болел и умер спустя год-полтора после этого события, уже вернувшись домой, в госпитале в Баку. Ему не было и сорока, он оставил сиротами двух детей. Врачи не смогли помочь ему, говорят, от солярки в вену гниют все внутренности, и ничто не излечивает. Вот так отомстили армяне за то, что человек не хотел склониться перед мразью, хотел остаться человеком. Знают ли сегодня его дети, каким человеком, каким настоящим kişi - мужчиной был их отец?..

Рассказал вам об этом, и снова заболело сердце. Теперь сижу на лекарствах, а ведь раньше, до плена, был здоровяком.

А кормили нас повсюду так же, как и в Мартуни - хлеб, вода, иногда разваренное пшено. Спали на матрацах, обычных, какие были в казармах, общежитиях и больницах советского времени и даже с простынями. Правда, матрацы были в тех местах, где проверяли представители международных организаций, а обычно довольствовались соломой на земляном полу. Да и меняли простыни только перед посещениями представителей этих организаций, а это бывало нечасто, поэтому все простыни были невообразимо грязными, кишели вшами. Один из пленных завшивел и обессилел от укусов вшей настолько, что умер. Да, он умер не от голода, ослабел, и его заели вши.

Тогдашний представитель Красного Креста более или менее регулярно посещал нас, но не предпринимал никаких мер. Не знаю, почему? Может, потому, что переводчик у него был армянин и переводил ему наши слова по-армянски, наоборот? Да и мы боялись говорить правду, знали, что нашему тюремному начальству это станет известно спустя несколько минут. Известно, какой-нибудь сотрудник проверяющей организации приедет и уедет, а начальство в тюрьме всегда над тобой…

Потом представителя Красного Креста сменили, приехал другой, швейцарец по имени Пьер. У него переводчик был не армянин, и это сразу повысило наше доверие к нему. Он внимательно слушал и записывал наши слова, постепенно и мягко добиваясь своего от армян. Расстрелы почти прекратились, стали несколько лучше кормить, даже тех, кто не мог работать. Нам стало намного легче. Это был святой человек…

Как-то раз, весной девяносто пятого года, меня отправили на работу к какому-то местному замначальнику, то ли военному, то ли из госбезопасности. Он строил себе дом, трое каменщиков - два армянина и один пленный азербайджанец уже возводили второй этаж. Я работал вместе с другими чернорабочими внизу, замешивал раствор. В это время начался артиллерийский обстрел, естественно с нашей стороны. Один снаряд упал в город где-то неподалеку, разворотил чей-то дом. Конвоир сказал, что если еще один снаряд попадет в город, он застрелит меня. Я понимал, что это не просто угроза, желание пугать, держать в напряжении, но деваться было некуда. Работа продолжалась, я молча замешивал и подавал ведрами наверх раствор. Когда еще один снаряд попал в город, конвоир подошел ко мне и сильно ударил прикладом автомата в грудь. Я упал на спину и так и остался лежать от невыносимой боли. Каменщик, увидев, что я не встаю, сбросил сверху со второго этажа камень-кубик. Камень был сброшен с таким расчетом, чтобы попасть в голову или верхнюю часть груди, добить меня. Как я, почти парализованный болью, увернулся, не понимаю до сих пор. Но я увернулся, камень попал мне в только в бедро. Потом я узнал, что бедренная кость у меня сломана, а тазовая - треснула. Я остался жив, и мне еще хватило сил и соображения заползти под балкон второго этажа, чтобы каменщик не сбросил второй кубик, и молчать, хотя мне хотелось кричать от боли, чтобы не заставили замолчать пулей. Почему он быстро не сбросил второй кубик? Почему меня не пристрелил конвоир? Неужели только потому, что обстрел прекратился? Не знаю, не помню, я потерял сознание от боли…

Швейцарец Пьер, представитель Красного Креста, которому сказали, что произошел несчастный случай на стройке, добился моего размещения в госпитале в Ханкенди. Ходить я уже не мог, остался калекой. Пьер говорил, что меня можно вылечить, но не в плену. А пока он давал мне обезболивающие, чтобы я мог вытерпеть нестерпимую боль. Пьер добился облегчения участи многих военнопленных.

Мое заключение продолжалось два года, два месяца и один день. Когда пришло известие, что нас освобождают, сначала я не поверил. Действительно, трудно поверить, когда сбывается то, о чем ты мечтал, и не надеясь, что мечта сбудется, больше двух лет в невыносимых условиях. Вот и я думал, что меня обманывают, просто решили поменять место заключения и зло подшутить при этом, подав надежду, а потом отняв ее. Сколько раз такое бывало в плену. Однако 22 декабря 1995 года меня перевезли через иранскую границу в город Тебриз. Действительно, был обмен, которым занималась армянская служба безопасности и получила за нас армянских военнопленных. Уже из Тебриза нас привезли в Баку представители иранского правительства. Я был совсем плох, еле выдержал пресс-конференцию в иранском посольстве, после которой меня поместили в госпитале Министерства национальной безопасности. Еще шестьдесят азербайджанских военнопленных, из тех, что находились тогда в Степанакерте, были освобождены и привезены в Азербайджан Евгением Примаковым.

Наши гэбисты хотели сразу же начать меня допрашивать, но лечащий врач, спасибо ему, сказал, что я слишком слаб, чтобы отвечать на вопросы. Через два дня приехала жена с двухлетним сыном, которого не видел с рождения. Мальчик дичился, не хотел идти мне на руки, плакал. Было много слез, а жена даже потеряла сознание, но это были слезы радости. Я все еще не верил, что вернулся, освободился от этого кошмара, нахожусь среди своих. Меня допросили, как полагается, подлечили и отпустили домой. Окрепнув, я снова пошел на работу в железнодорожную полицию, встретился со своими сослуживцами. Девять месяцев я работал, как прежде, но затем меня уволили без объяснения причин. Когда попытался узнать причину, толкнулся туда-сюда, мне посоветовали не возникать, дескать, был в плену, ну и сиди тихо. А уволили меня по указанию из Министерства национальной безопасности. Пришлось мне заняться торговлей. Со временем наловчился, на семью хватало. Жизнь постепенно налаживалась, родился второй ребенок. Однако человек предполагает, а Бог располагает. Через семь лет после освобождения из плена меня арестовали, да еще по обвинению в измене родине. Обвиняли меня в том, что меня выбрали старшим среди азербайджанских пленных. Я действительно исполнял эту должность, но совсем недолго, и меня выбрали сами наши, причем через три месяца я отказался, сказав, что не могу справляться с обязанностями. А обвинение состояло в том, что армяне назначили меня старшим, причем на целый год, не случайно, а потому, что я сотрудничал с армянами, а также в том, что принимал участие в избиении пленных азербайджанцев, отнимал у них только что розданную гуманитарную помощь - одежду, сигареты и передавал армянам. Во время нахождения в плену я действительно пару раз ударил одного нашего военнопленного за то, что тот во время встречи с группой азербайджанских и западных правозащитников заявил, что азербайджанские чиновники требуют взятки с семей военнопленных. Это он делал по наущению армян, поэтому я и избил его.

Другого военнопленного я тоже пару раз бил за то, что он не устоял под давлением армянских полицейских и занимался с ними оральным сексом, позорил нас… А насчет сигарет и другой гуманитарной помощи… Это я делал по приказу своих конвоиров. Что мне оставалось делать? Хотел бы я видеть того, кто ослушался бы приказа в тех условиях и прожил бы после этого больше десяти минут. Ну, и дисциплину я поддерживал, как положено, как бывший полицейский, хотя и скрывал это от армян.

Вот и вся моя вина. А мне дали за это семь лет. Следствие по делу собрало показания двадцати семи побывавших в армянском плену свидетелей, которые свидетельствовали о моих действиях как изменника. Однако на суде только двое подтвердили свои показания, данные следствию - побитый мною и мой родной дядя, который попал в плен вместе со мной. Его заставили дать показания против меня. Не выдержав такого позора, как обвинение сына в измене родине, умер от разрыва сердца старик отец. Суд шел три месяца. Я обратился к омбудсмену Эльмире Сулеймановой, но это обращение осталось безрезультатным. Не успел суд закончиться, как скончалась и мать. Легко ли пережить такое? Мы вынужденные переселенцы, вся наша родня, соседи потеряли свою землю, пострадали от рук армян, и вдруг сын, который воевал в Карабахе, оказывается изменником… На суде не смогли доказать обвинение, выдвинутое следствием, и изменили мне статью, вместо измены Родине дали другую, за жестокое обращение с пленными, но не скостили первоначальный срок, как это полагается по закону, когда меняют особо тяжкую статью на просто тяжкую... Это неправильно, несправедливо. Да разве армяне выжгли бы крест на коже человека, который сотрудничал с ними?

А теперь я мотаю срок, считаю дни, недели, месяцы и годы. Осталось еще около трех лет. Но это время надо прожить, дожить до свободы. Вот я и утешаю себя тем, что самое трудное позади, надо дотерпеть еще немного. И не подаю заявление об амнистии, потому что, подав его, признаю свою вину.

Еще здесь многие спрашивают меня, упрекают, почему я не застрелился. Честно говоря, если бы я знал, что за испытания ждут меня в плену, а потом здесь, я предпочел бы смерть там, на повороте дороги за холмом, где остановили нашу машину. Но уже в плену на самоубийство решиться очень трудно, хотя смерть так близка. Зачем человек живет в плену? Зачем хочет жить, когда его бьют до полусмерти, пытают? Зачем цепляется за жизнь, когда знает, что каждый день его могут забить, пристрелить просто так, когда он может умереть от голода, холода, вшей, разных болезней? Но так уж устроен человек, не хочет он умирать, хочет жить.

А не хотел я убивать себя еще по одной причине. Только не удивляйтесь, поймите меня правильно. Дело в том, что армяне далеко не всегда выдают тела погибших в плену или на поле боя азербайджанцев. На каждое обмененное или проданное тело приходится девять мертвецов, которые наспех закопаны в могилы, их и могилами-то трудно назвать - это просто ямы, в которые трупы бросают и забрасывают землей, как падаль. В плену мне не раз приходилось закапывать убитых и умерших. Так как ямы делаются неглубокие, их часто разрывают шакалы, лисицы, бродячие собаки, чтобы обгладывать трупы. Сколько раз, привозя во главе похоронной команды новую партию мертвецов к месту захоронения, я видел, как старые могилы разрыты, трупы объедены и валяются обглоданные руки, ноги, головы, ребра, часть позвоночника. Это было ужасное зрелище. Сколько раз, когда конвоиры разрешали, замотав от невыносимого смрада смоченными в воде платками, шарфами и тряпками носы и рты, мы заново забрасывали землей наполовину обглоданные тела или части тел своих друзей, товарищей, родных. Не зря даже самые крепкие, ко всему привыкшие члены похоронной команды неожиданно бросались на автоматный огонь конвоиров, сходили с ума, умирали от разрыва сердца. Сколько раз мне снилась одна особо запомнившаяся, не знаю почему, женская рука с двумя оставшимися пальцами, обгрызенный детский череп, сколько раз я кричал по ночам от кошмарных снов и, проснувшись в холодном поту, видел, что действительность не лучше кошмара. Не раз и не два был близок к тому, что вот-вот поедет крыша, но я держался, держался из последних сил. Мне так хотелось быть похороненным по-человечески…

ОТ РЕДАКЦИИ: Эта история записана со слов Надира Махмудова, заключенного учреждения отбытия наказания (колонии) №9 Министерства юстиции Азербайджанской республики, осужденного за нарушение законов и обычаев войны по статье 115.2 Уголовного кодекса АР к семи годам лишения свободы. Рассказ, сохраняя противоречия, отражает точку зрения Н.Махмудова на события.

Ильгар, чье героическое поведение в плену описано в рассказе, это Ильгар Мехтиев, племянник известного общественного деятеля Ашрафа Мехтиева.

И. Мехтиев, командир батальона самообороны “Ziyalı”, в 1992-1993 гг. был председателем Джебраильского городского совета.




какой рассказ ...ужас...откуда столько жестокости берется у людей sad.gif sad.gif sad.gif
Каким надо быть сильным, чтобы выжить после всего этого....


--------------------
И все таки, что б не случилось...лучше оставаться самим собой!
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Кэлбэчэр
сообщение 16.09.2006, 15:56
Сообщение #36


Участник
*

Группа: Пользователи
Сообщений: 46
Регистрация: 09.09.2006
Пользователь №: 2,045



То, что етот солдат пишеть - ето цветочки! Армянские варвары хуже СС-цев. Зато, наши "гуманисты" не давали дотронутса армянским пленним. Берегли как своих родных.... И вот он результаты... Но, мы око за око не плохо мстили... не в долгу.


--------------------
СВОБОДНЫЙ АЗЕРБАЙДЖАН - НАША ЦЕЛЬ!
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
мститель
сообщение 16.09.2006, 16:04
Сообщение #37


Ganja-Unit Soldier
***

Группа: Пользователи
Сообщений: 1,113
Регистрация: 11.05.2006
Из: Москва
Пользователь №: 1,441



То Что случилось с моим родственником:
На его периметре служил парень, который умер от испуга. Однажды, на Новруз, наш майор послал своего бойца с целой сумкой жрачки, сладостей и бухла к армянскому генералу. Ему надо было только вылезти из окопа и пройти 12 метров.... Вообщем он взял сумку, перешёл линию огня.. когда подошёл к вражесому майору, он отдал ему сумкус посылкой и пока они там бухали, разговаривали между собой , смеялись над солдатом , у него остановилось сердце, когда тело передали нашим оно было седым..........
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
B@nDi
сообщение 24.09.2006, 22:14
Сообщение #38


Эксперт
******

Группа: Пользователи
Сообщений: 5,470
Регистрация: 21.10.2005
Из: Москва
Пользователь №: 532



ну вот и всё.
человек, который воюет, жизнью рискует,
страдает от <вырезано модератором> армян- оказывается предателем.
а те, которые сидели в ресторанах, на курортах во время войны
кэф элийилляр.
бунна сонра ким истийяр ки гэдиб мюхарибядя вурушсун?
биля-биля ки, мюхарибянин бютюн агыр заманыны чякя,
саг галыб гайыданда сянин хёкумятин сяни саткын йериня гойаджаг...
эээ... mad.gif

Не ругайтесь.

J-HOON


--------------------
эксперт-шмексперт
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Кэлбэчэр
сообщение 13.10.2006, 20:11
Сообщение #39


Участник
*

Группа: Пользователи
Сообщений: 46
Регистрация: 09.09.2006
Пользователь №: 2,045



Вот, где истина! Для того и нужна роботать, чтобы таких правителей не было, и прилагат максимум усилии для свержение арамассоновского клана в Азербайджане! Что бы мы -каждый Азэрбайджанец чувствовал себе хозяином на свой земле, а не рабом в руках кучка ] <вырезано> [/..


--------------------
СВОБОДНЫЙ АЗЕРБАЙДЖАН - НАША ЦЕЛЬ!
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Айсу
сообщение 05.11.2006, 19:16
Сообщение #40


Профи
****

Группа: Модераторы
Сообщений: 1,575
Регистрация: 27.12.2005
Из: Москва
Пользователь №: 916



Мы обязательно вернем наши Земли!И отомстим,но не так,а по своему,за всех героев наших!Однако очень жаль и больно,что им пришлось пережить этот кошмар sad.gif
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения

3 страниц V < 1 2 3 >
Ответить в эту темуОткрыть новую тему
1 чел. читают эту тему (гостей: 1, скрытых пользователей: 0)
Пользователей: 0

 



Текстовая версия Сейчас: 10.12.2011, 02:00
Администрация форума Вirlik не несёт ответственности за сообщения и размещенные материалы на форуме.
Всё написанное является частным мнением независимых пользователей форума.