IPB

Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )

3 страниц V  1 2 3 >  
Ответить в эту темуОткрыть новую тему
> Рассказы о Карабахе, Ваши комментарии..
Сабир
сообщение 14.01.2006, 18:09
Сообщение #1


Профи
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 1,240
Регистрация: 10.04.2005
Пользователь №: 20



Вахидов Бахрам
Карабах


НАЧАЛО


Летом 93 я закончил 6 среднюю школу г.Баку. Была она русскоязычной и располагалась рядом с площадью Азнефть. (здесь и далее названия даны старые Бакинские, иногда просто клички мест). Еще зимой нам объявили - что в связи с большими потерями на фронте армии требуются сержанты, поэтому все кто не поступит в институт пойдут на сержантские курсы. Потом мы узнали, что и в 134 школе, что на Баксовете объявили тоже. В институт тогда можно было поступить или чисто, по своим знаниям или через "блат" - за взятку и знакомство. На "блат" мне рассчитывать не приходилось, папа был инженером в Азхимнефти. Мать армянка - с работы выгнали в 88 году (когда шли армянские погромы) - была без работы и жила фактически в подполье. И хоть мы жили в районе Арменикенда (дословно - Армянская деревня) , и вокруг районы занятые преимущественно Бакинскими армянами быстро пустели. Вместо них приезжали "еразы" - как называли всех азербайджанцев из Армении. Ужасные дикие люди. Большинство из деревни. Говорили, на какой то смеси армянского с азербайджанским. Мы страшно боялись, что кто-то узнает, что мать армянка. Слава Аллаху, она была похожа на русскую. Так, что те немногие азербайджанцы - старожилы не выдавали и не говорили "еразам". А позже когда я был в Армии, уже кто знал, рот закрыл. Местная активистка Народного фронта ("новое" протурецкое течение за национальную независимость) была из старых бакинок и нас прикрывала. Но регулярно навещала и уносила какой то нехитрый подарок, которая мать тайком от отца давала этой женщине.
В 6 школу я попал с неимоверными мучениями. В районе была одна 164 русская школа, но не очень хорошая. Так, что за взятку меня устроили в шестую. Добираться приходилось через весь город, но ничего. Страшно было только в районе вокзала, там в любом переулке могли побить или ограбить. Тем более я не знал азербайджанского языка. А побить могли и за это и за то, что - "зачем по нашей улице ходишь?". Страшнее было только в Крепости. "Крепостные" и порезать могли.
Полгода нам читали лекции. Лекции читал бывший замполит милицейского отделения, который успел повоевать под Агдамом. Толстый, в принципе добродушный дядька. Самое сильное впечатление у него было как их обстреляли свои - Советская Армия. Запустили управляемые снаряды или по ошибке или намеренно упали в наши окопы. Сидит - глаза выпучит и давай рассказывать - мол взлетела дура и носом так поводили и вжиух по ним. Видимо после этого че то в башке у него повернулось и его к нам. А так ничего нормальный. Достали старый стенд с автоматом Калашникова в разрезе и тп. И читал нам, как спасти от атомной угрозы и тп. По советским учебникам 70-х годов. А больше не мог ничего. Строем ходили, песни орали, бегали считай каждый день - бульвар то рядом, фактически через площадь.
Вообщем в институт я не попал и с другими "счастливчиками". Собрали нас в дворе уже неродной школы и в 2 автобуса загрузили и повезли вверх. В казармы Бакинского Мореходного училища им. Кафура Мамедова. При мореходке открыли сержантское пехотное отделение. Учили нас несколько офицеров бывшей Советской Армии, пара боевиков из Народного фронта, был еще профессор (немного чокнутый) по истории Азербайджана. Офицеры почти все были русские. Которые тут жили уже столько лет, куда им ехать, хотя эти дебилы из Народного фронта их жутко не любили. Но терпели.
Рядом с нами учились ребята на "морпехов". Все отличие от нас - что носили якорьки на левом рукаве. А так пехота пехотой. Помню прочли нам курс по минам, по танкам и методам борьбы с ними, как окапываться, по оружию что то. Но автоматы мы не видели. Отрабатывали приемы на макетах. Один раз свозили на стрельбище за Баку. Набили грузовики, Мне повезло - залез в единственный автобус с преподавателем. С нами ехали еще несколько президентских гвардейцев с лейтенантом. Эта гвардия (которая, кстати потом осталась и при Алиеве Гейдаре) была одета в чистую черную форму, а на беретах были чернобелые шашечки. Я такие шашечки видел у английских полицейских по телевизору. То ли скопировали, то ли что - не знаю. Сытые - все длинные (там минимум рост должен быть 180 см). С нами не говорили, сторонились. Приехали на стрельбище - к каждому прикрепили солдата. Тот объяснил мне куда целиться, как мушку совмещать и тп. Только когда я стал рожок подсоединять к автомату. Тот выскользнул и в грязь. Солдат ругался все почистил, сам подсоединил и дал автомат мне. Выстрелил три раза = два попал. Кто то схулиганил и спер несколько дополнительных патронов и видимо поставил на автоматический огонь и выпулил очередью. Поднялся переполох. Ему дали пинка, а лейтенант из гвардейцев сказал. Что покажет как стрелять. Гвардейцы ему постелили какую то тряпку- тот аккуратно лег, картинно прицелился и две очереди вспороли землю метрах в 20-30 от него и в трети от мишени. Мы давай смеяться. Он злиться и потом покрутил что то (как потом понял дальность стрельбы переставил) и наконец мы увидели как от мишени летит что то. Попал. Он довольный такой встает. Наш препод - русский - не помню как звали - дядька лет 50. Ложиться туда же с автоматом и с первой очереди мишень загасил. Встал молча отдал автомат и пошел к автобусу. Надо было видеть как этот лейтенант смотрел на препода. Так бы и убил.

ФРОНТ

Стоял жаркий июль. Мы отучились уже 1,5 месяца. И тут нас взволновало известие, что армяне Агдам взяли. Что тут началось. Агдам это уже крупный город, там жили десятки тысяч людей. Это единственный район, из которого обстреливали Степанакерт. И тут его берут. Агдамцы были ребята крутые - в Баку с ними не связывались. Драчливые были. А тут по ним вдарили - они и удрали. Хотя не все. Месяц Агдам дрался в окружении. Но ладно с Агдамом - тем более армян задержали под Тер тером (севернее Агдама). Нас собрали выдали автоматы и на грузовики и повезли. Куда чего - не знали. Едем и едем - патронов нет. Грузовики неслись как ненормальные. Часа через два проехали Али Байрамлы. Ребята начали говорить что везут наверное в Нахичевань. Хотя та отрезана узкой полоской земли - Кафаном от основного Азербайджана. С юга Нахичевань подпирает Иран, с остальных трех сторон Армения. Прям анклав какой то. Дальше в Сабирабаде нас сгрузили и повели обедать. Потом отдых. Ночевали в столовой. Никаких часовых. С нами был один офицер. Кто такой мы не знали. Не из училищных. Так вот хотя не было часовых - никто не удрал!!!!! Вот так. Потому что бакинцы были, а не "чушки". Те, кто жили в Баку, да и сейчас в России хорошо знает, что такое "Чурка". В Баку их называли "Чушками". Так называли, ту нечисть, которая брала взятки, в ментовской форме совала тебе наркотики в карман и вымогала взятки, оскорбляли (если их больше 2 а ты один) не стыдились ссать на центральных улицах, сидеть на корточках на подоконнике и тп. То есть гниль. И что с них взять.
С утра построили и у него, у офицера этого (капитан он был) списки. Перекличка. И вот я запомнил что нас было 68. А у него в списках значилось 73. Шум поднялся. Ор дикий стоял. Где пятеро. Наши ребята, кто отделенными были, сказали, что кто то в отпуске, кто то по болезни. Скорее всего, откупились сволочи. Так, наверное в Баку и отслужили. Вообщем опять в грузовики. Да и патроны дали. По десять патронов. Руки складываешь и тебе в ладони ссыпают - по горсточке. К вечеру сгрузили нас в местности и повели на позиции. Где мы, что мы - черт его знает. Засунул в окопы. Справа какие то армецы человек 20 и слева ополченцы человек 40. Кстати что солдаты что оолченцы были разновозрастные. Сидим. В принципе жарко. Паримся. Капитан нам сказал, чтоб окопы начали глубже отрывать, а то вся линия была по пояс. Чем копать то? Штыками что ли? Лопаток нет. Так и махнули рукой. От ополченцев узнали, что левее Зангелан, за спиной километрах в 10-20 Иран. Сидим обживаемся. Середина августа. Еду подвозили, и вдруг смотрим армяне появились окапываются. Ополченцы дико возбужденные начали стрелять. А армейцы молчали. То ли патроны берегли то ли опытные. А что стрелять до армян метров 400-500. Кого там увидишь. Окопались они. Тут капитан пришел и говорит - под Физули мол бои - армяне жмут. И потом и мол под Джабраилом тоже. А от нас до Джабраила 3 часа пешком. Мы волнуемся сидим. Кормили кстати хорошо. Капитан даром что народнофронтовец - запасливый оказался и не сука. Не припасал ничего. Нам отдавал. . Тушенка. Ели ее холодную. Поначалу нос воротили, Как же маменькины все сынки. Нет нет в Баку кто то дома был жратву притаскивал домашнюю. Да и столовка была ничего. А тут тушенка - холодная. Огонь боялись разводить. Тот кто посмекалистее был менял тушенку у ополченцев на домашнее. К тем родственники постоянно приезжали приходили. Через пару дней сказали что и Джабраил и Физули пали. Мы волноваться стали если и Кубатлы возьмут - а он на самой границе с Ираном. То нас окружат. На север армяне, на востоке за Зангеланом тоже. Как выбираться то? Вообщем настроение было плохое.
И вот оно. Сначала по нам дали НУРСами. Честно говоря я так думаю, а чем еще. Орудий у армян там не было. Танков не видели и авиации тоже. Ощущение такое сидишь, разговариваешь и тут земля вверх тормашками. Комья земли, все летит и ты летишь. Как то встал на карачики и смотрю окопы разворочены. Ребят не видно. Автомат где то. Я пополз и натолкнулся на просто месиво. Меня рвать. Я назад сзади крики. Я выглянул из окопа смотрю - идут красавцы. С пригибоном человек 50. У нас никто не стреляет. Яо рать - Эрмяни Эрмяни. Мол армяне, армяне идут. Кто то из наших стрелять стал и заткнулся. Армяне открыли огонь и ходу к нашим позициям. И тут вижу бегут наши бегут. Я давай автомат искать. Не нашел. И смотрю армяне ближе. Помирать не хочу. Штык нож на поясе. А я в жизни никого ножом не резал. Побежал. За своими. Они нам в след стрелять. И гнали нас. Убивали. Многих убили. Бежал долго. А бегун я всегда был плохой. Особенно на короткие дистанции. Догнали они нас. Я прикладом в спину получил упал. У меня нож с пояса сорвали. И в кучу сгонять. Вот так попал в плен


Плен.

Согнали нас в кучу. Набралось человек 15-20. Армяне оставили с нами охрану из 6 охранников. Основная масса куда то ушла. Нас через какое то время погнали почему то на запад в сторону Зангелана. Из ребят курсантов нас было половина. Вполголоса переговариваясь между собой выяснили, что часть ребят вроде как ушла. Кто то сказал, что ополченцы не ушли - все остались в окопах. Что с ними стало не знаю, ни одного ополченца в плену не было. Кстати раненые были, но армяне не давали перевязывать гнали и гнали. Когда один парень упал, обессиленный они хотели его пристрелить, потом у них возник спор и четверо наших взяв его за руки за ноги потащили. Быстро стемнело и нас загнали в какое то азербайджанское село. Покинутое жителями. Нас заперли в небольшом домике без окон и с одной дверью. Армяне поставили часового и стали есть. Хотя село видимо было брошено недавно и там явно была еда, нас не кормили. Мы перевязали раненных и стали говорить. Я больше сидел и слушал. Некоторые горячие головы предлагали выбить дверь и всей массой навалиться на охрану. Когда стали считать тех, у кого еще есть силы получилось 8 человек, в том числе и я. Понятно стало, что не правимся, после этого опустились руки и нами овладела апатия. Утром нас наконец накормили дали по полхолодного чурека (это хлеб такой, в России его почему то называют лавашем - хотя лаваш это другое) и воды. У меня злость хлестала из всех щелей. Видимо я или чересчур зло смотрел или все на лице было написано, но я получил сапогом в лицо. Когда я попытался там прошипеть типа мата мне сунули в лицо ствол и что то по-армянски сказали. Потом опять погнали, но уже на север. По дороге встретился газик с которого соскочил "вазген" (так называли армянских солдат или ополченцев) и что то сказал охране. Они начали волноваться. Газик уехал. Они погнали нас. Парень, которого тащили вчера, умер. Армяне дали нам его похоронить. Рыли голыми руками. Руки были просто в кровь. Было обидно и горько. Звали его Рустамом. Фамилии никто не помнил. Пошли дальше, некоторые плакали. Армяне нас не подкалывали. Я все время пытался посчитать - сколько нас - все время сбивался.
Днем прямо на нас выскочил танк и за ним бежала пехота. Охранники начали приветственно орать, махать руками, шапками. Танк остановился и потом рванул к нам. Подлетев к нам, танк сходу развернул пушку и наставил на нас. И тут кто то ахнул и просто сел. Я посмотрел на него, он на меня. И тут до меня начало доходить, что на танке намалеваны не кресты, а полумесяц. То есть танк то наш. Армяне тоже угомонились и стоят обалдевшие. Вот тебе и позиция. Они танк подбить не могут. Танкисты охрану убить не могут. Близко встали, те в мертвом секторе. И мы рядом. Тут наконец подскочила наша пехота. Армяне стали бросать автоматы и подымать руки. Один который не бросил, получил очередь и свалился. Когда ребята посмотрели на нас - оборванных, половина в крови, руки у всех ободранные, они стали этих пятерых армян бить. И забили их насмерть прикладами. Некоторые из пленных пытались остановить, кричали, что те не причем, нормально обращались. Это было бесполезно. Я не кричал......
Потом посадили нас на танк. Те, кто были посильнее и меньше пострадавшие побежали с нашими освободителями. Танк тронулся и мы поехали. Я опять был без автомата. Ехали мы так час. Мне казалось очень медленно. Я заснул.
Проснулся я от криков и выстрелов. Ребята, что бежали за нами залегли и начали стрелять. Я начал сползать с танка. Танк не стрелял. Наверное снарядов не было. Я сполз с танка и пополз от него. Это меня и спасло, потому что танк подбили и он загорелся. Почему он горел? Не знаю, я услышал крики и увидел ребят на броне, которые не могли слезть и горели заживо. Те ребята, которые пытались подскочить к танку и снять горевших упали. Их подстрелили. Перестрелка нарастала. До меня стало доходить, что танк сейчас взорвется. И только до меня это дошло, как по нему дали из гранатомета еще раз. Я потерял сознание.
Очнулся я через какое то время и понял, что меня несут на спине. Я стал спрашивать парня, который меня нес где мы и что мы. А он мне по азербайджански что то отвечает. Я успокоился, что среди своих. Оглянулся и увидел, что рядом идет парень с буквами к на погонах. Курсант значит. Из наших, из сержантской школы. Я ему - Гардаш (брат - по азербайджански) мы где? Он мне так тихо - Бахрам мы у армян. А я его имя не помню. Оглядываюсь - в голове плывет и точно - опять колонна и вокруг армяне с автоматами. Блин опять в плену. И охранник услышал, что мы переговариваемся и сука такая дал кулаком парню, который меня нес. Он со мной упал. Я сполз с него, кое как встал и с тем парнем, курсантом, поднял упавшего. Так втроем поддерживая друг друга дошли до лагеря. Что там творилось. Там были женщины, дети, старики, солдаты пленные. Крик стоял - кричали, плакали, стонали. Такой шум стоял. Мне стало очень плохо. Такая ненависть была. Мы втроем уселись на землю. Курсант спрашивает парня, тот солдатом оказался из тех, что за танком бежали. Солдата звали Али, он был из Ленкорани, курсант оказался Мурадом из Баку. Не из 6-й школы, а из 134-й по моему. Периодически из толпы сидящей вокруг вырывали солдат и женщин. Если некоторые женщины возвращались, в крови, в плаче, в разорванной одежде, то солдат не возвращали. Постоянно слышались то очереди, то одиночные выстрели. От этого можно было сойти с ума.
На вторые сутки к нам подошли трое армян и выдернули Али. Мы с Мурадом вцепились в него и не давали его утащить. Подбежало еще несколько армян и мы получив свою порцию ударов наконец отпустили Али. Больше мы его не видели. Когда мы немного отошли от побоев, стали вспоминать кого из курсантской школы мы видели. Насчитали пятерых, но Мурад сказал, что в колоне по дороге в лагерь, никого из наших , кроме меня он не видел. Значит все погибли там, у танка.
Мимо нас проходили армяне за кем то и я увидел у одного армянина на левой щеке большую родинку. У меня что то щелкнуло в голове. Дело в том, что по линии матери у меня пол родни было бакинские армяне. И у одного брата троюродного, армянина была такая же родинка. Детьми мы часто играли. Звали его Артур. И я этого армянина позвал - Артур. Тот обернулся и зло меня пнув, спросил кто я такой и откуда знаю его имя. Я ему - Артур Аветисов, я твой брат -Бахрам. Он так нагнулся и давай меня разглядывать. И спросил - как твою мать зовут. Я - Анна. А деда - я говорю Егиш. Он обалдел. Постоял и ушел. Мурад на меня смотрит дикими глазами и не понимает.
Через некоторое время Артур вернулся и бросил кусок стекла и тихо так говорит - Бахрам, если придут забирать, попытайся бежать и ушел. Я стекло подобрал и Мураду тихо показал и говорю - Мурад придут меня или тебя забирать будем драться. Он так мне кивает и незаметно показывает штык - нож. Тоже припрятал. Я немного духом воспрял. Сидим. Третьи сутки пошли. Спали попеременно, сторожили друг друга. И вот в мою очередь, когда я спал, я проснулся от звука автоматной очереди. Оглядываюсь и рукой за стекло. Думал за нами пришли. Смотрю - Мурад лежит у него кровь выходит и вокруг несколько мертвых тел. Видимо кто то из армян, просто забавляясь выпустил очередь по людям. Я к Мураду, он молчит, ничего не говорит, глазами сначала хлопал. Потом перестал. Так ничего и не сказал. Я все понял и начал рыдать. Плакать как в детстве....
Потом я тело Мурада обыскал, искал нож. Нож пропал.
Вечером пришел Артур. Я был его готов убить - а он мне бросил хлеба и тихо так говорит - Бахрам мы тебя ночью выведем и отпустим.
Я думаю, а мне тебе веры нет. Будете выводить - убью вас всех, за Мурада, за Али, за всех ребят. Порежу. Злость такая бушевала и ненависть.
Вечером пришел Артур с тремя армянами вывели меня и оглядываясь повели из лагеря. Довели до часового. Артур о чем то по армянски поговорил с часовым. Тот упираться - тогда Артур схватил его и они начали драться. Один из армян, что был с Артуром тоже набросился на часового и орет. Второй стал ругаться с напарником часового, на шум подбежало еще двое армян. Крики шум, я понял, что или сейчас или никогда. Потому сейчас еще кто то придет и побежал. Только я побежал шум и крики прекратились. Но стрелять не стали. Уж не знаю Артур меня в наглую выводил или подкупили часового, а тот заартачился. Не знаю. Кричали по армянски.
Так меня брат вывел из плена. Даже не попращались.


К своим.

Шел к своим. Без оружия, без еды. Сколько у меня было шансов пройти несколько десятков километров до своих. И где они свои. Ясно, что идти нужно на восток. Вообще то еда была, что Артур сунул, но этого хватило на двое суток. Голодный и оборванный я шел пятеро суток. В села боялся заходить, вдруг там армяне. За пять суток ни одного человека, ни армянина, ни азербайджанца. Вокруг степь, днем жарко, ночью холодно. На шестые сутки я от голода готов был сойти с ума. Как ни странно пить совершенно не хотел. Зашел в покинутое село. Мне было уже все равно, на кого я наткнусь. Пошарил в домах, нашел прокисшую сметану, гатых (нечто среднее между творогом и сыром), немного бастурмы (вяленое мясо в перце). Нашел, какой то мешок, сложил туда. Нашел кувшин небольшой, обмотал его тряпками и из колодца достал воды. Вообщем была у меня еда и питье. Достал, какую то одежду, накинул на себя и понес все на себе. Через три дня после села я чуть не нарвался на армян. Два грузовика проехали, не заметив меня на восток. Я понял, что впереди фронт. Одно время была мысль уйти в Иран, но не пошел. Они там со своими азербайджанцами плохо обращаются, а со мной что сделают, с пришлым. Шел, падал, полз, шел опять. Ботинки вдрызг разбил. И вот в один из дней, когда я уже полз, а не шел я услышал топот и крики. Я поднял голову и увидел трех солдат бегущих ко мне. По кокардам на шапках понял, что свои. Они меня, что-то спрашивают, а я ни хрена не понимаю. По азербайджански то плохо говорю. Вообщем занесли меня в окопы. И начали допрашивать. И лейтенант сука, разъевшаяся харя на ломанном русском мне говорит - Ты, мол, армянин, шпион и мы тебя расстреляем. Я на него орать - Что был в плену и что не ему меня судить. Он мне в зубы, я ему в ответ. Тут на меня навалились и избили. Вынесли в траншею. Я им разбитыми губами матом по азербайджански и говорю - Что ж вы суки делаете. Меня армяне били и свои бъют. Через некоторое время притащили мне еды и воды. Эта морда выходит, пытается все у меня вырвать и орет, что меня в МНБ сдаст (аналог КГБ и армейского особого отдела). Ну, тут уже солдаты или поверили или что, за меня начали заступаться. А один командир (взвода как оказался) втихаря меня вывел и пока солдаты с лейтенантом орали друг на друга, говорит - Иди домой и в сторону тыла так машет. Куда пойду. Осень начинается, ботинки разбиты, документов нет. Если не подохну, так в тюрьму засунут, до выяснения. А какое выяснение в это время. Вообщем не пошел никуда. Ребята мне кто чего дал. Одели, обули. Достали автомат. Только с патронами опять жопа. С ботинками проблема вышли. Оказывается этот лейтенант сука, ими (ботинками) особо занимался. Продавал он их. Ему на складе, какие то крохи выдавали. Он кое- что продавал. Ездил в села продавал или армянам. Было и такое. И солдатам своим же продавал. Откуда деньги у солдат - или меняли на что-то или в долг. Мне лично было сказано, что я или сто ширванов (10 или 15 долларов) должен или с голыми ногами. Вообщем должником стал. Патроны шли 2-3 штуки - эмин (ширван и эмин - соответственно 10 000 и 1 000 манатов - деньги национальные). То есть рожок - Ширван. Вот так. Пулеметов в роте было два. Ребята говорили, что один точно армянам продали. Так, что если бы армяне ударили бы по нам... Я часто слышал хвальбу армян, что нам бы волю мы бы в Баку взяли. Как ни горько признавать - если дело как в моей роте было примерно в половине наших частей - то дошли бы до Баку. Взять бы не взяли - гарнизон большой и припасов много.
Наступила осень. Прошел мой день рождения. Никем не отмеченный, ни замеченный, в том числе, и мной. За это время армяне напротив нас появились. Окопались. Сидели напротив друг друга. Иногда они у нас утаскивали ребят. Развлекались как могли. Я не выдержал пошел к комвзвода и начал орать, что мол так нельзя, надо или часовых ставить по всей роте или сразу всех в плен гнать, че время тянуть. Меня он в то время поставил на отделение. Десять ребят, кто откуда, двое кое-как могли говорить на ломаном русском. Через месяц вся рота материлась и говорила на русском. Меня прозвали "Русский". Лейтенант сука время от времени куда-то уезжал с парой солдат и возвращался то с одеждой, то еще с чем. Он жил в шоколаде. У нас комвзвода был нормальный, то ли учитель, то ли мулла. Верующий жутко. Звали мы его все "Мюаллим" (Учитель - аз). Добрый такой дядька лет 40, но совершенно бесхребетный. Начал я свое отделение дрючить. Во-первых, вся наша траншея была углубленная. Во вторых я организовал воровство схрона лейтенанта и мы сперли ботинки. Поменять обувь мы не могли, так как лейтенант сразу же бы просек кто спер. Сошлись с армянами ночью и обменялись - мы им ботинки они нам патроны и лопатки. В-третьих, организовал дежурство в отделении. Если в других подразделениях мирились с тем, что солдат воруют, то у меня за 2 два месяца не сперли ни одного. Ребята тихо мирно поняли, что держаться надо меня. Проблема встала с питанием. Ели чуть ли не траву. Я договорился с одним козлом, который ездил с лейтенантом. Часть ботинок обменяли на еду. Правда лейтенант скоро просек это и пришел ко мне разбираться. Я ему нагло заявил, что не знаю о чем он говорит, о каком воровстве. Он за пистолет, ребята за автоматы и я ему ласково так сказал, что будет выебываться пристрелим. Но я понял, что он меня сожрет. И как то ночью мы устроили перестрелку (фальшивую) и когда эта туша выползла посмотреть, что твориться двое моих его прирезали. В роте все ребята поняли, кто это сделал. Но разборов не было. Что эта падла только не припрятала. И зимнее обмундирование и жратва и деньги. Все поделили и подмазали всех командиров взводов. Одежды хватило всю роту одеть и на обмен осталось. Сколько он натырил.....Ящик водки нашли (кстати нашей Бакинской, хреновая) Водку никому не отдал и своим сказал бутылка пропадет прибью. Отрыли мы себе землянку и житье настало спокойное. Командира роты прислали нового - откуда то с севера - не помню откуда. Меня в штаб батальона вызвали. Настучал видимо кто-то.

Командир батальона. Новый год. Снайпер.

Командир батальона был такой толстый, что убитый комроты с ним казался тростинкой. В звании лейтенант - полковника (подполковник). Со мной говорил исключительно по азербайджански, хотя четко знал, что я не говорю. Поэтому иногда переводчиком выступал то ли начальник штаба, то ли кем он там был. Не знаю. В звании майора. Тоже в нормальном обмундировании. Вопросы были про плен, про Баку, вообще кто я такой. Потом спросили, что я знаю, про смерть лейтенанта. Я так жестко заявил, что прикончили его армяне. Мол, вроде пошли в разведку и, поняв, что утащить лейтенанта не удастся, убили. Комбат с майором переглянулись, но сделали вид, что верят. Комбат майора услал и на неплохом русском мне говорит - А ты что все в курсантах ходишь, тебе сержанта присваиваю. И смотрит так на меня. Я ему - господин лейтенант-полковник, разрешите от всей роты вам подарок сделать. И в мешок полез. Достал ему 10 бутылок водки на стол. У того глаза раскрылись и он мне - Машалла (молодец мол). И мне - И тебе подарок. И дает мне уголки сержантские. Пока я их вертел. Бутылки исчезли. Комбат встает такой довольный и опять по азербайджански - Иди служи и т.п. Я ему - Баш уста (Слушаюсь), разворот через плечо. Вышел и такой меня колотун взял. Ноги трясутся. Меня ведь оттуда могли прямо в тюрьму отправить. Вот так, считай за взятку, и отмазался.
Жалею ли о том, что приказал (фактически приказал) убить того лейтенанта - нет, не жалею. Никаких угрызений совести. Эта мразь, которая жрала и пила за счет меня, и еще нескольких десятков человек, жить недостойна.
Хотя чем комбат лучше.....
Вернулся я в роту. Прошел месяц. Декабрь, снег пошел. Надо сказать, что за все 17 лет в Баку я видел снег раза два. Выпадал он на сутки двое и все. А тут земля промерзла все белое. Армяне угомонились. Единственное развлечение было перекрикивание и ругань. Все стандартно - кто там чью маму ебал и тп. Все Вообщем то тихо. И тут у армян снайпер завелся. Работал так - за сутки 2-3 клал. У нас даже касок нет. Я в ужас пришел. Скрывайся не скрывайся - дойдет до моих очередь. Ничего не помогало. Как не укрывались, он сука свою норму делал. И завел падла моду - под конец дня орет - Эй турки, спите спокойно стрелять не буду больше. Издевался гад. Нервы у нового комроты сдали и он с комбатом связался по рации и попросил помощи тот, сказал будет. Через день и комроты и мой комвзвода были убиты. Как мне рассказывали, он их снял, когда они бежали по траншее одного за другим. Значит мастер. Меня сделали комвзвода, комвзвода-2 стал комроты. За неделю эта сволочь (снайпер) снял четверть роты - 23 человека. У нас трупы забирать не успевали. Солдаты были на грани бунта. Я в землянки заходил, успокаивал, сказал, что завтра ночью полезем к армянам. Достанем гада. И вот днем сижу, нервничаю, прикидываю, что и как перед атакой. Ко мне подводят парня, странный такой. Я так смотрю и новый комроты Тогрул, мне говорит - вот снайпера прислали. Я так на них смотрю и думаю - что тут дуэли устраивать будут. Ну новый снайпер ушел. Я к своим, - атака отменяется - наш снайпер пришел. Двое суток я его не видел. За это время армянин еще 4 снял. Причем одного из моего взвода. Я не выдержал, пошел снайпера искать - морду ему набить. И тут эта скатина мне навстречу и радостно так - все, мол, убил я его. Я так недоверчиво на него смотрю. Он мне гордо - это мой восемнадцатый. Ну, поздравил я его. Он стоит, курит, говорит со мной, хвастается. Бакинец мол. Разговорились мы с ним. И тут на моих глазах его убивают. Пуля попала в голову, тот покачнулся и упал. Я пригнулся и тут крик - Эй турки, я вас всех еб..... Тут я не выдержал и начал орать вперемешку с матом. Вообщем сказал ему, что если еще одного убьет я всех положу, но до него доберусь и яйца на кулак наматаю. Мол мамой клянусь. Не знаю, поверил нет. Но ушел он. Перестал работать. Скорее всего, понял, что раз снайпера по его душу прислали завтра могут еще что то придумать и ушел.
Однажды слышим у армян шум крики гам. Думаем что такое. Двое суток крики выстрелы даже вверх. Мы давай думать - может они что то взяли. Кричим им, что случилось. Они нам - Турки, с Новым годом. Я и забыл. У азербайджанцев Новый год - Новруз Байрам - отмечается в марте. Но в моей семье отмечали и обычный Новый год и Новруз Байрам тоже. И так мне обидно стало. Вспомнил, что год назад дома справлял с родителями. Пошел к своим выбрал трех ребят посильнее, половчее и сказал, завтра пойдем в разведку. Они напьются и расслабятся. Пойдем ребятам хоть еды достанем. Так и сделали. Днем засекли, где примерно часовые стоят. Поползли. План был такой. Я с Ровшаном (парень один из Маштагов был, почти Баку) ползем к часовому у штабного блиндажа, а Ильяс с Эмином ко второму часовому. Они его снимают и назад. Мы снимаем часового, в блиндаж берем все, что можем, кидаем гранату и ходу назад. Ильяс с Эмином прикроют, если что. И на всякий случай приметил воронку, которая была практически посередине между позициями, но ближе к армянам. Если, что заляжем там.
Было все нормально и часовые нас не засекли, хотя как на белом черные точки не засечь - не знаю. Повезло. На этом наше везение кончилось. Мы с Ровшаном сняли своего часового. Причем Ровшан его схватил, а я просто дал ножом ему под вздох. И он не пикнул, просто кулем обмяк. Мы его аккуратно уложили. Надо было торопиться. Если б кто-то вылез и засек бы нас - нам хана. А из блиндажа шум идет, лей-пей на полном ходу. Ровшан выбил дверь и вскочил в блиндаж и я за ним. А армяне решили, что мы свои их разыгрываем - хохочут. Ровшан им что-то по азербайджански, у них лица вытянулись. Я им добавляю - Всех положим, если шевельнетесь. Ровшан давай все со стола сгребать в мешки, которые мы с собой захватили. Я все думаю - успеем или нет. И тут выстрелы крики. Видимо что-то у Ильяса и Эмина не пошло. Я Ровшану - Уходим. Он за дверь и я к ней, выскочил и гранату туда метнул. Взрыв мы ходу, я Ровшану кричу - К воронке. Заскочили в нее и залегли - смотрим. Армяне носятся, наши тоже. Лежим. Рассвело, холодно ужас. Слышу булькает рядом - смотрю Ровшан из бутылки глотает. Я ему по башке дал и бутылку отобрал - он мне говорит - Холодно. Лежим. Спина к спине греемся. Смотрим. Если армяне поймут, что мы тут сидим......
Досидели до ночи и уползли к своим. А нас там уже списали. Радости было.
Но Ильяс с Эмином не вернулись.

Ранение.

Тихо мирно прожили январь. За это время армяне делали попытки сбить нас с позиций. Один раз закончилось просто стрельбой, второй раз они силой до взвода практически прорвались к нашим позициям. Я своим приказал не стрелять и ждать. И вот когда вазгены были метрах в 20 мы открыли огонь. Положили практически всех. Никто не ушел. Ночью я кричал армянам, что готов обменять трупы на Ильяса с Эмином. Через ночь обмен состоялся. Я заметил, что над телом Эмина издевались. Я на глазах у армян взял нож и начал его втыкать в трупы армян. На меня что-то нашло. Крики поднялись, чуть не перестрелка. Еле меня успокоили. Потом себя ругал - ведь могли всех нас положить. Обмен совершили два наших тела на их порядка десяти. Остальные тела мы позже обменяли на обмундирование и еду. Меня на обмен не пустили. Побоялись, вдруг опять выкину.
В конце января ко мне в землянку примчался солдат и сказал, что от армян на наши позиции прорывается танк. Я выскочил и побежал к месту, куда шел танк. Рядом оказался Ровшан и показал мне вперед. Я пригляделся и увидел, что от наших окопов ползет паренек. Чего он хотел и вдруг от паренька отделился какой то предмет и полетел к танку. Раздался взрыв, а танк прибавил ходу и проехал по тому месту, где лежал паренек......
Позже думал, что хотел парень? Что он фильмов насмотрелся? С одной стороны было глупо надеяться подбить танк связкой лимонок (у нас других не было), с другой нужно мужество, чтобы с гранатами полезть на танк.
Дошел танк к нашим позициям и стал делать страшное, он начал разворачивать траншею. Гоня и давя в ней моих ребят. Ровшан начал ругаться и кричит мне - Это же наш танк. Я обалдел. Ровшан вскочил на броню танка и начал прикладом долбить в люк. Танк замер, люк открылся. Ровшан начал по азербайджански орать туда. И вдруг вспышка - Ровшан слетает с танка и в землю. Люк захлопнулся прежде чем я успел выстрелить. Но я все равно выпустил две очереди. Я знал, что во втором взводе есть гранатомет (трофейный ребята утащили у армян в одной из вылазок). Из него по танку дали, но промахнулись. Из танка дали по позиции гранатометчика и задним ходом пошел назад, к армянам. Из гранатомета дали еще раз, но опять промазали. Так танк и ушел.
Я тело Ровшана стащил вниз. Лица практически не было.
В результате этой атаки в моем взводе не стало семнадцати ребят. Армяне посчитались с нами за свой взвод.
Меня с раненными отправили в госпиталь. Я был контужен и каким то образом словил осколок.

Госпиталь. Дом. Возвращение.

Меня и еще человек 5 раненных направили в больницу в Имишлах. Ужасное место, уходу никакого, персонал злой, ленивый. Собрал я группу бакинцев. Пошли к главврачу и потребовали отправить в Баку. Она отказалась. Тогда мы взяли у нее справки и решили своим ходом добираться до Баку. Два дня пара ребят ходила в город и искала попутку. Наконец нашли мужика, который согласился нас подхватить до Али Байрамлы. Не буду описывать всех мучений как мы ехали до Баку.
Дома конечно дикая радость. Родителям оказывается сказали, что пропал без вести. Несколько дней сидел на телефоне, обзванивал знакомых и родственников ребят, кто погиб. Сколько горя я принес своими звонками.....
Дома валялся до середины марта. Все вроде бы зажило. Раз в неделю в две приходили из военкомата, больницы, милиции. Проверяли меня и т.п. В город пару раз, уже под конец удалось выйти. Баку жил так как будто никакой войны не было. В городе появилась какая то городская военная полиция. Ходили такие рожи в песчаной военной форме (турецкой) без оружия, группами по 6-8 человек. Никого не трогали, драк не разнимали, зачем они были нужны. Еще одна кормушка для откупившихся от фронта. В первый раз вышел в своей военной форме, тут же прицепился смешанный патруль из ментов и армейцев. Старший группы был сержантом. Мы с ним познакомились. Они меня за свой счет (точнее за счет хозяина чайханы) сводили в чайхану. Поговорили. Сержант оказался из фронтовых. Сказал, что был под Кельбаджаром. Потом его перебросили в Баку на инструкторскую должность, формировал маршевые роты. Из его рассказов понял, что воровство с патронами и одеждой было и там.
В марте прошел медкомиссию и был направлен обратно. Точнее я сам попросился. Обратно добирался на армейских попутках. Где-то пешком.
В роте нашел много изменений. Из тех, кого знал, осталось очень мало. Принял свой бывший взвод, в нем меньше половины, тех, кто меня знал.
Начал заново привыкать ко всему этому. Пошел к командиру роты и так между прочим сказал, что неплохо бы к второй линии обороны ходы сообщения прорыть. Он мне ответил в том смысле - Много вас умных.
Я плюнул на его слова и заставил своих прорыть два хода сообщения.
Был уже месяц май-июнь. Не помню точно. Жарко было. С едой стало более менее прилично. С патронами тоже. И мне солдаты сказали, что в соседней роте (слева стояла 1 рота батальона, справа 2 рота, мы считались третьей - усиленной) получили каски. Я пошел к комроты, он уехал с солдатами. Приехал и рассказал мне и Нусрету (командиру второго взвода), какой мухлеж с касками. Положено было роте 75 штук. Его заставили расписаться за сто. А на руки выдали 70 штук (на число реальных бойцов). Вот так. И так во всем. Каски я своих заставил носить всех. Добился, чтобы мой взвод ходил только в касках, чтоб было так же естественным, как застегнутая ширинка. И тут пришлось немного поработать кулаками. Те новенькие, что меня мало знали, начали свой гонор показывать. Пару раз в зубы, кого то избил и все стали шелковыми. Были случаи, когда слова не доходили. А одного дебила, который сказал, что меня пристрелит, мои "старички" сами избили и сказали, что на лоскуты пустят, если со мной что
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
B@nDi
сообщение 15.01.2006, 11:26
Сообщение #2


Эксперт
******

Группа: Пользователи
Сообщений: 5,470
Регистрация: 21.10.2005
Из: Москва
Пользователь №: 532



отличная история!
побольше нам таких парней!
и поменьше таких сволочей, что всю нацию продают за паршивые деньги
с нетерпением жду продолжения!


--------------------
эксперт-шмексперт
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Терпеливый
сообщение 16.01.2006, 06:34
Сообщение #3


Профи
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 1,375
Регистрация: 11.04.2005
Из: Азербайджан, Карабах,Лачин
Пользователь №: 42



QUOTE(Сабир @ Jan 14 2006, 08:09 PM) *

Вахидов Бахрам
Карабах
НАЧАЛО


В принципе все наладилось. Муслима отправил в штаб батальона. Что с ним было дальше не знаю.
Но через пару дней трое остальных - "тихих" лезгин ушли к армянам. Оглушили часового и ушли. Ночью. С утра командир батальона наорал на меня, понизил в звании до сержанта и снял с роты.
Продолжение следует…………





Откуда этот рассказ?


Из этого рассказа,мужественны образ армянина, а местами и правильный образ рисуется.И в конце рознь среди азербайджанцев приподносится.

И менно поэтому,интересно кто это рассказывал.


--------------------
Я знаю многое:) Но не скажу!
Совесть, если она есть, то объединяет!
Мы сделаем всё,чтобы вернуть наши земли!


«Единственный урок, который можно извлечь из истории, состоит в том, что люди не извлекают из истории никаких уроков».
Бернард Шоу!
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Сабир
сообщение 16.01.2006, 09:10
Сообщение #4


Профи
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 1,240
Регистрация: 10.04.2005
Пользователь №: 20



QUOTE(Терпеливый @ Jan 16 2006, 08:34 AM) *

Откуда этот рассказ?
Из этого рассказа,мужественны образ армянина, а местами и правильный образ рисуется.И в конце рознь среди азербайджанцев приподносится.

И менно поэтому,интересно кто это рассказывал.


Не нравиться читать о минусах?

Вахидов Бахрам
Карабах
Часть вторая


Восстановление в должности.

Прошла неделя. Стоял по моему уже сентябрь месяц. День был похож на все другие. Я хандрил и чувствовал себя хреново. И опять появилось это неприятное чувство. Я списывал на свое физическое состояние, о чем потом жалел.
Армяне атаковали роту Ахмеда. Мы поддерживали роту Ахмеда фланговым огнем, но армяне прорвались к траншее. Там пошла рукопашная. Ко мне заявились Джамшид с Вагифом и заявили, что соседний с Вагифовым взвод из роты Ахмеда снялся и ушел по траншеи. Я так понял взвод пошел своих выручать. Оставил Джамшида за себя, я приказал ему растянуть второй и третьи взводы по всей длине ротной обороны. Вагифа и его взвод я поднял и повел на позиции Ахмеда.
Я остановился и пропустил взвод, приказав Вагифу идти дальше. Задержав последнее отделение я приказал Кямилю (это было его отделение) занять позицию здесь. Эта задержка возможно нас и спасла. Дело в том, что по моему примеру в роте Ахмеда. Да и в третьей роте прорыли ходы сообщения ко второй позиции. И вот армяне были не дураки они как раз засели там. Пропустив Вагифа с ребятами они ударили им в тыл. Если бы я не остановил отделение, потери были бы тяжелыми. Началась драка, кровавая и беспощадная. Армян было примерно столько же сколько и нас. Я получил удар по лицу и отлетел к стене окопа. И тут я увидел такое большое дуло, которое вместе со штыком смотрело мне в лицо. Вся эта хрень, что пишут - типа перед глазами пролетела вся жизнь и т.п. Так вот ничего не было. Было страшное желание жить. Да я умру когда нибудь, но не здесь и не сейчас. Я смотрел на это дуло и хотел жить. И тут на армянина сбоку набросился наш солдат. Он спас мне жизнь. Армянин с ним отлетели от меня. Я рванул влево и по месту где я был и чуть правее прошила очередь. Я начал рвать кобуру и когда вазген прикончив моего спасителя развернулся ко мне, я выпустил в него всю обойму. Наши покончили с армянами. Я оставил остатки отделения с прежней задачей и рванул дальше. В этот момент я увидел как солдаты из Ахмедовой роты побежали из траншеи. Я тут же послал связного к Джамшиду, чтобы он привел второй взвод. Дело было очень плохо. Вокруг неслись хрипы, мат, шла драка и перестрелка. Я ввязался в драку. Через какое то время армяне начали отходить. И вдруг минометный обстрел. Грамотно поставленный он отсек нас от армян, позволив им отойти. Раньше минометов не было. Мои ребята оставленные в роте пытались как то отступающих положить, но не сильно преуспели.
Результаты их атаки были плачевные. Наши потери превысили их. Рота Ахмеда потеряла убитыми, раненными и убежавшими порядка 50 человек. Фактически рота была разбита. Ахмед был ранен. Моя рота потеряла около 20 человек. Армян в окопах осталось несколько десятков, но в общем результат был в их пользу. Ахмед связался с комбатом и доложил обстановку. Он упомянул, что без моей помощи его рота не выдержала бы и отступила. Комбат передал, что я снова на роте. Но все равно в звании сержанта.
В той рукопашной погиб Кямиль, Вагифу распороли руку штыком, но он отказался ехать в госпиталь.
Я был в ярости. Как могло случиться так, что днем армяне смогли подобраться к нашим позициям и атаковать. Все оказалось просто. Часовые видимо заснули. Мой часовой пока разобрался, пока взвод развернулся и т.д. Скорее всего, армяне умудрились ночью подойти и уже с рассветом атаковать. Если бы они атаковали ночью, положили бы всех. Но и так крови нам пустили не мало.

Пленные.

Противник как сошел с ума, каждую ночь были какие то перестрелки. Днем минометный обстрел. Комбат орал на меня и других комроты, что перемирие и т.п. А какое нахрен тут перемирие. Я решил взять языка, чтобы понять причину активности армян.
Ночью мои разведчики притащили мне двух пленных. На мой вопрос - зачем столько, ответили. Что нарвались на разводящих. Им (нашим) повезло, что смогли, не поднимая шума положить армян и взять пленных.
Я начал допрашивать пленных. Один практически сразу раскололся. Оказался армянин из Кафана. Причем призывник. Для меня это была неприятная новость. Да мы знали, что были армяне из Армении добровольцы, но чтобы уже призывники пошли. Второй молчал и на все мои вопросы отвечал матом. Он сильно меня достал. Единственное, что сказал - что карабахский армянин. Ни имени, ни откуда он не сказал. Честно говоря, вызвал уважение. На мою угрозу, что будем резать второго, пока он не заговорит, карабахец ответил, что ему плевать. Я понял, что ничего не добьюсь. Призывник сказал, что батальон напротив нас был сменен другим, более опытным и пополненным призывниками. Я отправил пленных в штаб. Но когда конвоиры вернулись - сказали, что карабахец убит при попытке к бегству. Я сразу не поверил и заподозрил, что солдаты просто его пристрелили. Только после моего мата и прямого обвинения в убийстве, солдаты рассказали всю правду. Пленного убил комбат. Стал карабахца допрашивать, тот его послал. Комбат взял и убил просто. Честно говорю, мне было неприятно. Карабахец был солдатом, настоящим. Ну не достоин был погибнуть так. И от чьих рук. Он должен был погибнуть в бою. А такая смерть....

Самед. Нападение на штаб. Засада.

После той атаки ко мне в землянку заявился Джамшид с каким-то парнем. Сказал. Что зовут его Самед и он будет при мне. На мой вопрос - Нахрена? Джамшидо долго путано говорил. Я слушал, слушал, надоело. Говорю ему -Прямо скажи. Телохранителся ставишь. Джамшид кивает и вдруг горячо, срываясь на азербайджанский говорит, что меня могли убить, а если за мной приглядит Самед, то по дури не погибну. Я усмехнулся. Ладно говорю, а он не твой родственник. Джамшид аж обиделся. Я выпроводил Джамшида, поблагодарил. На самом деле мне был нужен - связной, да и просто кто был бы рядом. Начал расспрашивать у Самеда - кто он, откуда, как давно воют, че вообще думает. Самед оказался из Насосной (небольшой городок, бывшая авиабаза Советской армии на север от Сумгаита километров 30-40). Неплохо говорил по русски, хоть и неправильно. Воевал уже долго. Был ранен и после ранения попал в мою роту. Говорили мы с ним не один день. Хороший парень. Невеста его ждала. Он даже фотку ее таскал. Обычная девушка, но видно любил он ее сильно. Говорили с ним честно открыто. Отвык от этого. Как то предложил ему на отделение пойти - он отказался. Обижаться стал, мол, что плохо мне с ним что ли. Я ему - Боишься. Так обиделся и оскорбился. День молчал, не разговаривал со мной. Поговорил с солдатами, про Самеда хорошие отзывы. Раненного вытащил,под огнем, не струсил. Молодец парень. Лет ему было 22. Честно говоря - разгрузил меня немного, в плане того. Что бегать не надо было. И потом как то спокойнее стало, что если что есть кто прикроет.

Нападение на штаб.

В один из дней у меня пропала связь с батальонам. Я орал на радита, тот клялся что рация в порядке. Послал Самеда к Ахмеду в роту. Тот возвращается - связи нет. Я стал дергаться. Далее Самед вернулся от моего тезки (комроты -3) нет связи. Я до полудня подождал, нет связи. Послать связного не захотел. Появилось опять то неприятное чувство. Пошли к тезке с Ахмедом - стали втроем решать что делать. Порешили на том, что я со взводом пойду к штабу проверить - мало ли что. Хотя ребята предлагали послать просто связных. Я их переубедил. Выбрал свой любимый второй взвод и пошли. Шли осторожно я выслал дозоры вперед и по бокам. В дозоры поставил наиболее опытных ребят. Когда шли туда орал на ребят, чтоб дистанцию держали. Когда до села, где располагался штаб батальона осталось около километра, засекли дымы. Растянул в цепь и выслал разведку. Метрах в трехсот от села залегли. Разведчики вернулись и доложили, что живых на окраинах нет. Следы боя и трупы. Начали продвигать в село. Я на дорогу посадил полотделения на всякий случай. Село было пустое, жители ушли давно. Попадались трупы наших солдат. Похоже нападение было внезапным. Армяне могли быть еще здесь. Ни одного трупа нападавших не видел. Подошли к зданиям, где был штаб и тут повстречали наших. Эти дебилы чуть не открыли по нам огонь. Солдаты были испуганны. Ни одного офицера и сержанта. По сбивчивым рассказам понял, что на штаб напали на рассвете, вырезав часовых. Число нападавших называли около сотни. Я не верил. Такая крупная группа противника пройти не могла, она должна была где то прорваться и мы бы слышали бой тогда. Зашли в дом, где был кабинет комбата, внутри гарь, никого нет, все перевернуто. Тут входит лейтенант, командир взвода управления. Усталый, но спокойный. Меня помню, поразило его спокойствие. Представился ему. Начали разговор, лейтенант рассказал, что напали на них опытные люди. Как он думал не больше десятка. Часть отвлекала стрельбой солдат, вторая прорвалась сюда. Комбат, жирная тварь, удрала на грузовике. Начштаба ушел (убежал) сам, один грузовик набитый спятившими от страха людьми подбили и расстреляли. Здесь сказал лейтенант, обведя рукой комнату, они побывали. Сам видишь, что осталось. Меня прошиб пот, значит все позиции батальона и как минимум соседних батальонов известны армянам. Ну они конечно и так в принципе известны. Но тут все на блюдечке. Мать перемать. Я смотрю на него, он на меня. Ладно, говорит, иди сержант. Может тебе хоть отделение оставить? Зачем? Им тут делать нечего.
Вышел я оттуда собрал своих и обратно. Кто то заикнулся об отдыхе. Я наорал. Блядь какой тут отдых, среди трупов и гари.

Засада.

Пошли. Идем и мне все свербит - Растяни в цепь. И только я повернулся к Джафару (комвзвода -2), чтобы отдать приказ, как меня что то отвлекло. Я завертел башкой, я не мог понять в чем дело. И вдруг повинуясь какому то инстинкту, заорав ложись - я просто рухнул на землю. В этот же момент раздался грохот очередей. Мои солдаты, кто успел среагировать на мой крик и движение упал со мной, кто то уже валился мертвый или раненный. Я даже не понял откуда стреляли. А нас прижимали умело к земле. Прострачивая лежащих. Нас просто избивали. И вдруг Самед лежащий рядом, что то начал орать и показывать вперед и вправо. Он первый засек этих сволочей и первым открыл огонь. Джамшид в нем не ошибся. Настоящий солдат. Я к Джафару и с матом ору - Бери отделение и обойди его с фланга. Быстро бля. - Я заорал увидев его замешательство. И тут этот бала вскакивает. Его срезали. Твою душу. Я к Самеду. Самед выполняй и ползком ползком мать вашу. Самед уполз. Я ору - Огонь падлы огонь вправо. Не лежать как сукам, прятаться. По мне дали очередью. Я за труп Джафара. Лежу на нем. Бью короткими очередями и в мозге одна мылсь - Где Самед. Где эта шалава. Мне сейчас всех положат. Крики, грохот. И вот для меня настал момент, когда я был готов встать и рвануть к этим огонькам, которые несли смерть, чтобы заставить их молчать. И тут разрыв гранаты и фигурки. Там все смешалась. Я опять заорал - не стрелять ат баласы. За мной быстро и рванул туда. Подскочили - Самед молодец - хорошо сработал. Лежат пять красавцев в такой камуфляжке. Я таких не видел. Не нашенская, и не турецкая. Непонятно чья. И рожи такие загорелые. Все мертвые. Я их обыскивать. Карты и какие то документы нашего батальона. На них ни одного клочка бумаги. Кто они? Понятно армяне. Я начал подсчитывать потери. Разогнал толпу, в которую быстро превратился мой взвод, столпившись у трупов.
Несмотря на мои опасения потери в убитых были небольшие. Шестеро, из них двое ребят из передового дозора. Как эти заразы прошли не заметив. Ведь рядом прошли. Тою мать учишь учишь. Мои грехи, за которые ответили эти ребята. За мои ошибки люди заплатили собой. Погано стало.
Пришел в себя о того, что меня держат. Припадок случился. Да спекся ты Бахрам. Готовый псих.
Спрашиваю раненных сколько, говорят четверо. Я думаю мало что-то. Смотрю а некоторые уже перевязываются, некоторые даже не перевязываются. Твою душу. Не хотят в тыл. Вот так. Уже солдаты, уже гордость, уже в тыл не хотят. Не хотят, чтобы другие парни за них лямку тянули.
Вообщем за здорово живешь отдал отделение. Отправил раненных и убитых обратно. С остатками взвода пошел на позиции. И тут как меня толкнет. Я разворачиваюсь и говорю - Благодарю за службу ребята и давай Самеда обнимать и всем ребятам руки пожал. Они прибалдели, потом заулыбались. Надо было и ребят отблагодарить и настроение поднять. Вот тут мне стало горько. Нечем мне их отблагодарить, не наград им не дадут, ни даже куска лишнего хлеба нет. В горле ком стоит.
Ну что ж за жизнь блядская. Ну почему я не могу ребят, за свою Родину сражающихся наградить, чем-то отметить. Их чуть что и убьют и обосрут, и все свалят. А эта падла жирная, жрет и война ему как малина. И награды и к полковнику приставили. Комбат называется. Сука...
Вернулись мои из батальона. Сказали, что сука вернулся с своим подсученышем и щеки дуют. Мне благодарность передали. Мол все украденное вернули. Не украденное, а захваченное. И попеняли мне еще суки, что мол не всех убил, что диверсантов больше было. Я потом думал. А могли ли пятеро устроить такой шухер. Могли. Могли напугать и разбить с полсотни тыловых. Могли если бы были волкодавами. А они и были. И я по дури со своим взводом налетевший на них и отдавший, считая раненных, по двух за каждого.
Мне опять повезло. Молитвы моей матери мне помогали.
А комбат падла и медальку получил. Потом уже после моего ранения. За мой взвод , того лейтенанта и меня. Ну молодец что сказать, герой бля. Наверное он один с автоматом на брюхе носился и гасил сотню армян, посмевших напасть на его штаб. Боевой бля камандыр. А подсученыш его, начштаба, наверное патроны подносил.
Суки....

http://artofwar.ru/w/wahidow_b/
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Терпеливый
сообщение 16.01.2006, 13:39
Сообщение #5


Профи
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 1,375
Регистрация: 11.04.2005
Из: Азербайджан, Карабах,Лачин
Пользователь №: 42



Сабир оставьте при себе свои догадки!
Если бы я написал,что ненравится,то мог ли бы написать.А так просьба,воздерживатся от догадог,тем более в слух, а ещё тем более что это не соответствует действительности.


Я всего лишь спросил откуда инфа,тем более образ армянина, почти из него, храброго солдата сделали.
Ладно,бабалыгы оз бойнуна.



--------------------
Я знаю многое:) Но не скажу!
Совесть, если она есть, то объединяет!
Мы сделаем всё,чтобы вернуть наши земли!


«Единственный урок, который можно извлечь из истории, состоит в том, что люди не извлекают из истории никаких уроков».
Бернард Шоу!
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Амир
сообщение 16.01.2006, 14:20
Сообщение #6


beobachter
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 1,207
Регистрация: 02.01.2006
Из: г. Москва
Пользователь №: 941



В рассказе же написано что мамка его армянкой была. А спас из плена троюрдный брат армянин. А рознь была и это правда. Я честно говоря о лезгинах слышал нечто подобное, но чтоб ТАКОЕ.......это уже каюк.
Кстати по-моему на этом форуме везде говориться что все мы азербайджанцы и т.д и т.п. Вот вам пример азербайджанца. Правда наполовину армянина, но таких много среди нас. И лезгины тоже азербайджанцы. Ничего что предателями оказались но все равно азербайджанцы. Чему тогда удивляться? Мы же все азербайджанцы. dry.gif


--------------------
"Turks can be killed but can't be beaten"

Napoleon Bonapart
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Самир
сообщение 16.01.2006, 15:04
Сообщение #7


Магистр
*****

Группа: Пользователи
Сообщений: 5,031
Регистрация: 18.04.2005
Пользователь №: 82



Кто сказал, что лезгины предатели? Чушь полная! Достаточно вспомнить гусарский батальон, полностью погибший (ни один не покинул боя) из-за безграмотности в военном деле командира-азербайджанца... Лезгины народ-воин!
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Амир
сообщение 16.01.2006, 15:21
Сообщение #8


beobachter
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 1,207
Регистрация: 02.01.2006
Из: г. Москва
Пользователь №: 941



Значит лезгины были какие-то неправильные biggrin.gif
кстати что ты подразумеваешь под командиром-азербайджанцем..............? Мы ведь все азербайджанцы, ты забыл? huh.gif Этим командиром мог быть и лезгин - азербайджанец


--------------------
"Turks can be killed but can't be beaten"

Napoleon Bonapart
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Самир
сообщение 16.01.2006, 16:42
Сообщение #9


Магистр
*****

Группа: Пользователи
Сообщений: 5,031
Регистрация: 18.04.2005
Пользователь №: 82



Да, я азербайджанец. Под тем "азербайджанцем" я имел ввиду, что он был не лезгином, потому что лезгин вообще мало допускают к гос. должностям...
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Сабир
сообщение 16.01.2006, 17:09
Сообщение #10


Профи
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 1,240
Регистрация: 10.04.2005
Пользователь №: 20



Терпеливый

QUOTE
Сабир оставьте при себе свои догадки!


При чём тут догадки! Я спросил и уже ваше дело писать или нет ответ.


QUOTE(Самир @ Jan 16 2006, 06:42 PM) *

потому что лезгин вообще мало допускают к гос. должностям...


Министр обороны Сафар Абиев по национальности лезгин
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
J-HOON
сообщение 16.01.2006, 19:55
Сообщение #11


Грустный
****

Группа: Модераторы
Сообщений: 2,065
Регистрация: 04.11.2005
Из: Gubadly (Zangezur, Azerbaijan)
Пользователь №: 611



Сабир и Терпеливый, легче писать друг другу по ЛС. За офф-топ буду рейтингом наказывать. smile.gif


--------------------
Я не могу забыть, но я могу простить.
(Нельсон Манделла)

Войны нельзя избежать, её можно лишь отсрочить к выгоде вашего противника.
(Никколо Макиавелли)
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Свояк
сообщение 16.01.2006, 21:53
Сообщение #12


Свободный Волк
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 2,256
Регистрация: 01.05.2005
Пользователь №: 120



QUOTE(J-HOON @ Jan 16 2006, 09:55 PM) *

Сабир и Терпеливый, легче писать друг другу по ЛС. За офф-топ буду рейтингом наказывать. smile.gif



А Джейхун муаллим повысь мне рейтинг как супер звезде на 10%, ай джан прошу да!

Сам попросил. Бан на 3 дня. (J-HOON)


--------------------
Моя жизнь это борьба и пока я борюсь я дышу.............
(Алиджанаблы Хаджалы-Керим)


Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Терпеливый
сообщение 17.01.2006, 04:50
Сообщение #13


Профи
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 1,375
Регистрация: 11.04.2005
Из: Азербайджан, Карабах,Лачин
Пользователь №: 42



QUOTE(Самир @ Jan 16 2006, 06:42 PM) *

Да, я азербайджанец. Под тем "азербайджанцем" я имел ввиду, что он был не лезгином, потому что лезгин вообще мало допускают к гос. должностям...




на 80% высшие чины азери армии,состоят из азербайджанцев-лезгин.
Я также знаю что такие разговоры вели некоторые болваны.Как можно жить в Азербайджане и говорить,что это не моя война.Тогда бегом марш из страны трус!
Это была армянская пропаганда, которая продолжается до сих пор и на которую клуют недальновидны и вообще ....... люди.

Без азербайджана любой этнос со временем ассемилируется.Наша страна Азербайджан и мы все азербайджанцы! Азербайджанизма ешг осун!


--------------------
Я знаю многое:) Но не скажу!
Совесть, если она есть, то объединяет!
Мы сделаем всё,чтобы вернуть наши земли!


«Единственный урок, который можно извлечь из истории, состоит в том, что люди не извлекают из истории никаких уроков».
Бернард Шоу!
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Сабир
сообщение 17.01.2006, 08:53
Сообщение #14


Профи
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 1,240
Регистрация: 10.04.2005
Пользователь №: 20



Эминбейли Эмин

Журналист на войне

Родился в 1955 году в городе Агдам. Закончил филологический факультет Азербайджанского государственного университета. Начал работу в газете «Баку». С января 1991 года по сей день — учредитель независимой газеты «7 гюн» («7 дней»).

Я родом из Агдамского района, но в начале карабахского конфликта жил и работал в Баку. Естественно, я очень интересовался развитием событий и часто ездил в зону конфликта. Скоро я почувствовал, что у меня появилась некая внутренняя потребность постоянно находиться там. А для этого надо было либо записаться добровольцем в один из отрядов самообороны, либо стать военным репортером. Я выбрал второе. Используя свои личные каналы, добился встречи с тогдашним министром внутренних дел Искандером Гамидовым и попросил дать мне оператора. И. Гамидов прикрепил ко мне офицера отдела общественных связей МВД по имени Гюндуз. Таким образом, я начал работу в зоне конфликта в качестве репортера МВД. Но стоило нам снять несколько боев, как мне пришлось отказаться от оператора. Дело в том, что я рвался в самую гущу событий, а оператор не хотел лезть под пули. А однажды мы договорились с армянским командиром о проведении съемок в Ханкенди (Степанакерте), но оператор наотрез отказался поехать туда. После этого случая я стал снимать сам.

Откровенно говоря, для меня не представляло большой сложности собирать информацию в зоне боевых действий. Наоборот, военные сами оказывали мне всяческое содействие. Они очень уважали журналистов, которые не боялись с ними находиться в окопах и делить кусок хлеба. Конечно, первое время эти воинские части были сформированы не на уровне Министерства обороны, а как батальоны самообороны. И этим батальонам обычно присваивались имена их командиров. В это время я объезжал Агдамский, Агдеринский (Мардакертский), Тертерский, Кельбаджарский районы, встречался с командирами батальонов самообороны, спрашивал разрешение на съемки боев. Они с удовольствием встречали журналиста, стремящегося сделать репортаж непосредственно в боевой обстановке, потому что большинство столичных корреспондентов в то время ограничивали свою командировку лишь встречей с районным руководством.

Несмотря на желание писать о войне, мои познания в этой области были невелики и ограничивались в основном документальными фильмами и рассказами участников второй мировой войны. Но уже после наблюдения воочию за первыми боями мое представление об этом было полностью перевернуто. С первыми ужасами войны я столкнулся при освобождении азербайджанской армией города Агдере (Мардакерта). Армяне защищались до конца и покинули город с боем. Большинство армянского населения вышло вместе с воинами. Тогда помимо боевых сцен я провел съемки в нескольких оставленных квартирах. И чисто по-человечески на это было тяжело смотреть. Возможно, это чувство покажется странным воевавшим солдатам. Представьте себе, в одной части дома собраны продовольственные запасы на зиму, в другой — развешано постиранное белье младенцев. Даже чайник на плите еще был теплый. Тяжело осознавалось, как круто война перевернула судьбы людей. За пять минут они лишились теплого очага, который создавали годами.


Я начал свой рассказ с Агдере (Мардакерта), потому что тогда там шли наиболее ожесточенные столкновения. Я снимал бои вокруг сел Ванг и Дрымбон. Съемки имели и другое значение. Воюющие солдаты, увидев направленную на себя камеру, воодушевлялись в десятки раз. Наверное, думали, что их покажут по телевизору. Но моей целью отнюдь не был показ в эфире всех отснятых материалов. Я снимал больше для истории и для себя. Позже я из этих материалов подготовил фильм «Война как есть». В нем я ставил себе целью говорить не столько о необоснованных территориальных притязаниях Армении к Азербайджану, сколько о том, что войны приносят вред и страдания обеим странам и народам. В фильме были интервью с 15 армянскими пленниками и азербайджанцами, вернувшимися из плена. Даже во время обмена пленными мне удалось взять интервью у армянского полевого командира Виталика, возглавлявшего Аскеранский батальон. (Небольшое отступление: В те времена командиры батальонов с обеих сторон поддерживали контакты друг с другом. Они встречались во время обмена пленными. Обычно такие встречи оговаривались за несколько дней. Во время них они беседовали на самые разные темы. Например, делились информацией о свадьбе общих знакомых и так далее.)


Во время обмена пленными происходили удивительные события. Однажды командир одного из батальонов самообороны, национальный герой Азербайджана Аллахверди Багиров, обнял одного из пленных армян. И прямо в камеру сказал, что «мы много лет играли в футбол за одну команду». Когда настало время обмена, армянский солдат сказал Аллахверди, что он очень надеется больше не оказаться с ним по разные стороны фронта. Был другой интересный случай, тоже отснятый мною. После успешных переговоров стороны решили обменять по одному пленному. Одновременно отпустили пленных, и те шли навстречу друг другу в нейтральной зоне. Оба были сильно избиты, их лица были в крови. Встретившись, они обняли друг друга и стали плакать. Представьте, как это сцена подействовала на меня как журналиста. Но в то время я не стал писать об этом, так как была явная угроза быть непонятым. Вообще, в этой войне было много таких моментов. Ведь Агдам и Степанакерт — соседние районы. И долгие годы между азербайджанцами Агдама и армянами Степанакерта поддерживались дружеские отношения. Часто бывало так, что те, кто утром стрелял друг в друга, вечером по рации спрашивал, все ли в порядке дома, в семье и т.д.

Когда упомянутый комбат Аллахверди Багиров погиб, подорвавшись на мине, командир Аскеранского батальона Виталик связался с нашими воинами по рации и спросил, действительно ли погиб Аллахверди. Когда услышал, что это правда, очень расстроился и обругал наших солдат: «Как же вы не уберегли такого человека?»



Пока я пишу эти строки, мне вспоминаются слова Бисмарка: «Нигде люди так не врут, как на охоте и на войне». Война полна контрастов. Известный всем как герой, воин мог превратиться в труса, а ничем не выделяющийся среди товарищей солдат вдруг совершал героический поступок. Чувство страха присуще каждому из нас. У большинства людей любовь к жизни сильнее любви к родине, и это естественно. Но я снимал таких ребят, которые смотрели смерти прямо в глаза. И самое интересное для меня было то, что эти ребята не любили говорить о своих поступках. Их ответы всегда сводились к фразам типа «родина в опасности, сейчас не время для разговоров». Большинство из таких ребят остались неизвестными, их имена знают лишь однополчане и фронтовые журналисты. Но я снимал и такие случаи, когда известные всем воины, даже носители звания национальных героев, отказывались рисковать своей жизнью.

Больше всего меня расстраивало то, что большинство пишущих о войне журналистов имели поверхностные знания о ней. Они не находились непосредственно в зоне боев. Обычно эти журналисты встречались с руководителями районов, самое большее — с командирами бригады или батальона, слушали их сказки и уходили весьма удовлетворенными. Их репортажи сводились в основном к тому, чтобы указать, какой герой сколько убил противников. Такие журналисты были с обеих сторон. Те же, кто видел войну изнутри, затрудняются писать о ней все. Потому что они могут стать «белыми воронами» и быть непонятыми. Но и не все журналисты, участвующие в освещении боевых действий с места событий, были одинаково смелыми. Например, у оператора Тахира Гараева было интересное качество. Ради красивого кадра он забывал об опасности. Однажды, выйдя из окопа, Тахир стал снимать, как танк противника едет прямо на него.


Во время активных боевых действий мне не доводилось встречаться с армянскими журналистами. Но однажды в Агдере (Мардакерте) я встретился с известным российским журналистом Александром Невзоровым. Мы оба проводили съемки в местечке под названием Платина вблизи Агдере (Мардакерта). Потом его кадры были показаны в программе «600 секунд». В то время российские журналисты часто приезжали в зону боевых действий. Конечно, их оборудование было намного лучше нашего. В первое время нам приходилось очень трудно с оборудованием. Например, у меня было всего две батареи для камеры. Утром я заряжал их и выезжал в зону боевых действий. Приходилось экономить батареи, так как для следующей зарядки пришлось бы возвращаться в районный центр.


Иногда мне задают вопрос, почему фронтовые журналисты до сих пор не хотят писать обо всем, что видели. Я уже говорил, что у большинства представления о войне формировались только по фильмам о второй мировой войне. Может, это даже и хорошо. Если бы написали о всех ужасах войны, случаи уклонения от воинской службы, возможно, приобрели бы массовый характер. Если бы я был нейтральным журналистом, может быть, не стал бы прислушиваться к голосу самоцензуры и рассказал бы об увиденных ужасах. Но я гражданин одной из воюющих сторон. Тем не менее, рассказав, например, о том, как армяне пытали наших пленных, я не могу умолчать и о том, как наши делали то же самое.


Отправляясь в зону боевых действий, я хотел донести с фронта оперативные новости. Но вышло так, что я стал скорее фронтовым летописцем. Я видел свое назначение в том, чтобы перед боем снимать и тем самым воодушевлять солдат. Я старался снимать всех солдат батальона перед боем, во время и после него. Но не все оставались живыми. Другим моим увлечением стал сбор удивительных экспонатов с поля боя. Например, у меня есть каска с застрявшей в ней пулей. Пуля пробила каску с одной стороны и, не достав до головы солдата, осталась в металле. Или пуля, застрявшая в «фартуке» для автоматных магазинов прямо у сердца солдата. Среди снятых мною сцен есть такая: старый отец приехал увидеть своего сына в одну из частей Тертерского района. Только что завершился тяжелый бой, и сын остался в живых. Отец очень был рад его увидеть. Но вдруг один снаряд попал в огромное дерево, и оно, свалившись, задавило сына. Он медленно умирал на глазах у отца и своих товарищей, которые никак не могли сдвинуть дерево с места.



Я бы хотел сдать все свои ленты в музей истории войны, но пока такой музей еще не создан.

Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Aminazinka
сообщение 30.01.2006, 01:24
Сообщение #15


Профи
****

Группа: Модераторы
Сообщений: 1,601
Регистрация: 28.12.2005
Пользователь №: 923



спасибо автору за тему...


--------------------
" Все приходит вовремя, если люди умеют ждать."

Франсуа Рабле

.
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Сабир
сообщение 30.01.2006, 09:49
Сообщение #16


Профи
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 1,240
Регистрация: 10.04.2005
Пользователь №: 20



QUOTE(Aminazinka @ Jan 30 2006, 03:24 AM) *

спасибо автору за тему...


Рад что понравилось.

продолжаю публикацию

Роберт Аракелов

КАРАБАХСКАЯ ТЕТРАДЬ


ЛЕТОПИСЕЦ «КАРАБАХА»



В истории межэтнических коллизий, когда-либо имевших место в Закавказье, да и вообще во всем Кавказском регионе, нынешняя карабахская драма, начавшаяся холодным февралем 1988 года, не знает себе равных. Она беспрецедентна и по длительности, и по масштабности, и по резонансу, вызванному ею едва ли не во всех уголках земного шара. И что самое прискорбное, она беспрецедентна и по своей кровавости. И это понятно, ведь именно в карабахских событиях впервые на Кавказе был задействован почти весь арсенал современной боевой техники. А это не кавалерийские шашки и пехотные берданки времен армяно-азербайджанских противостояний 1905 и 1918 годов. Ну, и как результат - выжженные поля и пастбища, испепеленные города и села, тысячи и тысячи убитых и искалеченных, многие сотни тысяч обездоленных беженцев.

Собственно, опаленных «Карабахом» уже и не счесть - так их много. И автор этой книги - один из них. Всего только один, но кто сказал, что есть на свете хотя бы два человека с одинаковой судьбой. Нет, у каждого из нас она своя. Своей, непохожей на другие оказалась она и у Роберта Аракелова.

Эта непохожесть и в том, что он, наверное, единственный «челночный» беженец (сначала из Баку в Степанакерт, потом - из Степанакерта в Баку), единственный из армян, выразивший протест экспансионизму Армении в Закавказье, и, наконец, еще и в том, что, кажется, само Провидение избрало его в летописцы и толкователи карабахской трагедии. Не для этого ли оно и забросило его в степанакертскую круговерть, в самую гущу событий? Что ж, если это действительно так, то Провидение, надо признать, на сей раз не ошиблось.

Эрудиция и основательные познания в целом ряде естественных и общественных наук, сочетание в его интеллекте двух начал одновременно, как некогда модно было говорить, - «и физика и лирика», а также факторы сугубо личностного характера (из которых отметим лишь три: жену - азербайджанку, нерасторжимую привязанность к городу Баку и русскоязычность), - все это содействовало тому, что, не согласившись с ролью статиста карабахских событий, он стал их своеобразным Нестором.

И лучшее свидетельство тому, что с избранничеством своим он справился, - эта вот его «Карабахская тетрадь».

Книга состоит из трех частей. В одной из них - «Карабах: штрихи к портрету» собраны материалы по различным общественно-политическим аспектам «Карабаха» в авторском их видении. В заключительную ее часть «По поводу и существу...» вошли статьи, увидевшие свет на страницах республиканских газет.

Причины трагедии, ее истинные творцы и задействованные в ней силы, технология и методы запланированной реализации целей карабахской авантюры, приемы националистического совращения жителей области, экономические, историко-теологические и морально-психологические составляющие драмы, - вот перечень вопросов, подвергнутых в книге всестороннему системному анализу. А без такого исследования, на мой взгляд, вообще невозможно комплексное понимание «Карабаха».

Другая часть книги - «Карабахские этюды» - это взгляд на «Карабах» с позиций «лирика», восприятие карабахских реалий не столько умом, сколько сердцем и чувствами. Фантасмагорическим назвал автор мир «Карабаха», и этюды, эти своеобразные рассказы о карабахских буднях, - тому свидетельство.

«Если бы в Степанакерте на третий год «Карабаха» вам вдруг встретился человек еще не разучившийся нормально мыслить, то знайте, что это мог быть только бакинец», - пишет автор в одном из своих рассказов. Вероятно, под этим бакинцем он имел в виду и себя, потому что именно так, глазами бакинца - старожила, всматривался он в жизнь взбесившейся области, постигая образ мыслей и манеру поведения тамошнего люда в пору «Карабаха».

И возникает в его этюдах мир кривых зеркал, мир перевернутых образов и представлений. Сарказм и тонкая ирония, гнев и жалость, слезы и смех, - вот чувства, которые вызывает в нем этот мир и которые позволяют нам более зримо представить себе всю неестественность и абсурдность «Карабаха»...

...Все в этом мире преходяще, а потому рано или поздно канут в Лету и карабахские события, и их творцы, и мы, их современники. Но в анналах истории, особенно истории Кавказа, «Карабах» навечно останется как одна из самых кровопролитных и жестоких межнациональных распрей, все последствия которой для судеб региона сегодня невозможно предугадать.

Вот почему и завтра, и через много лет «Карабах» будет привлекать к себе внимание, не одного поколения историков, этнографов, политологов, обществоведов и вообще всех тех специалистов, кто когда-либо изберет Кавказ в объекты своего изучения. И в поисках истины о «Карабахе» они не единожды еще обратятся к «Карабахской тетради» как к одному из наиболее честных документов о так мучающих нас сегодня событиях.

Эльмира Ахундова

ОТ АВТОРА



- Отдать швартовы, - разносится над судном усиленный динамиком зычный голос знакомого капитана, и наш буксировщик медленно отваливает от стенки пристани «ЗЫХ-2».
Я стою на корме, жадно вглядываюсь в уходящие от меня огни города, а предательские слезы застилают глаза. Крепчает ветер, собравший над морем тяжелые черные тучи, и по-зимнему тугая волна все сильнее качает буксировщик. А вокруг - безлунная и беззвездная ночь, и такое впечатление, что утро уже никогда для меня не наступит. - Право руля, - командует капитан, и мы ложимся курсом на туркменский берег Каспия. А на родном берегу тухнет и исчезает последняя лампада. И только далеко-далеко по левому траверзу тревожно мерцает пробившийся сквозь туман свет одинокого маяка. - Все, прощай Баку, - шепчу я дрожащими губами, - увидимся ли мы вновь. Так началась моя одиссея, в конце концов и приведшая меня в Степанакерт, еще недавно такой знакомый и уютный, а теперь неузнаваемый и беснующийся город. Словно какая-то страшная болезнь поразила его жителей, отчего их души лишились покоя, а умы - по-доброму мыслить и рассуждать. Вот в таких-то условиях, чтобы и самому вконец не озлобиться и не одичать, я и завел свою «Карабахскую тетрадь». В ней я отводил душу, ей доверял свои мысли. И писал - когда прозою, когда стихами. Что-то писал сразу набело, что-то - вчерне, а что-то и одной-двумя фразами, помышляя уже потом их расписать. Вот из части материалов «Карабахской тетради» и составилось почти все (за очень редким исключением) содержание этой - того же названия - книги, предлагаемой теперь читателю. И если некоторые вещи в ней кому-то покажутся фантасмагорическими, то, во-первых, я был волен в выборе формы, а во-вторых - такова уж и сама карабахская реальность. А между тем в этой реальности иные живут и год, и три, и пять. Сколько же еще? И очень хочется надеяться, что, может, хоть эта книга, будь она прочитана, позволит некоторым из них, пусть всего и нескольким, понять, сколь ирреально, сколь фантасмагорично само их бытие. И сколь необходимо, во их же благо, отречение их от этого бытия. А в заключение считаю своим долгом сказать, что эта книга увидела свет только благодаря старанию группы добрых людей, ведомых человеком особой души и высокого благородства Эльмирой-ханум Ахундовой. Ей и признательность моя и мой поклон.



КАРАБАХСКИЕ ЭТЮДЫ

Этюды, предлагаемые вашему вниманию, - это своеобразные зарисовки карабахской жизни во время моего пребывания в тех краях. Фабула их и завязка - всегда реальны, но эти рассказы - не стенографический отчет, не протокольная их запись, а мое собственное видение реалий «Карабаха». И если они вызывали у меня чувство смеха, то и этюды тоже получались веселыми, а если навевали грусть, - то печальными и грустными. И я очень надеюсь, что и у читателя они вызовут те же чувства


НА ПОМИНКАХ

Диву даешься тому, как и какими методами травят здесь душу обывателя ядом пещерного национализма, абсолютно не заботясь о пристойности. ...С похорон старушки - бабушки моего нового степанакертского знакомого - возвращаемся на поминки в навеки покинутый ею дом. И пока мужчины рассаживаются, бразды руководства этой печальной трапезой уверенно берет в свои руки некий упитанный и розовощекий господин лет этак шестидесяти. По его команде пьем первую рюмку за упокой души усопшей и, не успев передохнуть, вторую - за здравие ее детей и внуков. И только после этих двух по-гусарски залпом осушенных рюмок тамада предлагает гостям заняться едой. Сам он ест основательно - молча и ничем не отвлекаясь. Минут двадцать. Наконец, утолив голод и чуть утомившись от усердия, тамада расстегивается на верхние пуговицы пиджака и вновь устремляет свой начальствующий взор на присутствующих. ...Крякнув от удовольствия, он встает на ноги и, приказав наполнить рюмки и стаканы, заводит речь. Речь долгую и назидательную. Он говорит о каких-то тысячелетней давности событиях, о кознях врагов, о мудрости лидеров карабахского движения, кого-то клянет, кого-то восхваляет. И громко, словно бы на митинге, завершает свой спич тостом: выпьем за успех нашего дела. Я слегка пригубляю рюмку и ставлю ее на стол. Но тамада, оказывается, за всеми следит и все видит. - Эй, вы там, - кричит он мне, - этот тост надо пить до дна. - И ждет, пристально глядя на меня. От этого холодного взгляда тамады мне становится неуютно, и я, виновато улыбаясь, допиваю рюмку до дна. - Вот так, - удовлетворенно кивает он в мой адрес и вновь принимается за еду. Но тамада уже, видимо, не столь голоден, и его новый «перерыв на обед» длится не более пяти минут. Теперь ему больше хочется говорить, чем есть. И он командует: наполнить рюмки! Рюмки наполнены, и тамада, уже не вставая со стула и словно бы продолжая прерванную речь, рассказывает собравшимся на поминках людям, какой это смелый народ фидаины и как мужественно и храбро они сражаются за дело миацума. - Победа будет за нами, - кричит захмелевший тамада, и вдруг... начинает петь. Да-да, петь. Петь самую популярную здесь по нынешним временам песнь «Карабахцы», сочиненную одним из далеко от этих мест живущих композиторов. И звучит высоким фальцетом, таким неестественным для его тяжеловесной, объевшейся фигуры и физиономии, голос тамады, тревожа тень хозяйки, душа которой, как утверждают, еще сорок дней будет возвращаться в этот дом. Но, похоже, многие за столом уже и не помнят, что привело их сюда в этот час, и они, наскоро закусив огурчиком, торопятся поддержать тамаду своим пением. И через минуту-другую то в одном, то в другом углу комнаты складываются нестройные мужские хоры, в басовых регистрах которых безнадежно тонет фальцет тамады.

Слов этой песни я не знаю, да и не они меня тревожат, а музыка. Эта музыка, напевы этого полумарша-полугимна странным образом бодрят уже и меня, и я, закрыв глаза, вдруг каким-то внутренним оком вижу родные мне лица, и тоже начинаю верить. Верить, что когда-нибудь, весь этот кошмар кончится, и я еще успею посидеть за вот так же богато убранным столом, но столом уже не поминальным, а праздничным, и тоже буду петь. Другие песни и о другом. О чистом и вечном. А пока... а пока звучит в устах этих оболваненных мужчин бодрящая песня «Карабахцы», словно и не три часа назад отпевали в этой комнате покойницу. Боже, как все на этой земле исказилось и исковеркалось.

НА ПИРОВО, 3

Мой дед по отцу родился и безвыездно прожил свои: годы в карабахском селе Дашбулаг, что в двадцати пяти километрах от Степанакерта (в пору жизни деда еще именуемого Ханкенди). Кто и когда назвал это село Дашбулагом, что в переводе с азербайджанского означает «Каменный родник», его жители уже и не помнят, но откуда оно пошло - догадаться не трудно: и по сию пору бьет у въезда в село прозрачною студеною водою родник, одетый в каменные глыбы. До известных событий жили в Дашбулаге и армяне и азербайджанцы, деля на всех колхозные и беды и радости, и хоть хватало сельчанам и того и другого, радостей было - все же поболее, поскольку колхоз был крепок, и крепок настолько, что даже мог содержать рейсовый автобус «Дашбулаг - Баку», чего соседние села позволить себе не могли. Да, так было, но сразу же после февраля 1988 года для сельчан-азербайджанцев наступили трудные, страшные дни, и они стали покидать село. А последний азербайджанец, оставил Дашбулаг после взрыва, прогремевшего у порога его дома в ночь на 11 августа 1989 года. И стало с тех пор это село абсолютно, как любила выражаться газета «Советский Карабах», «армяноязычным»... Когда-то, в далеком детстве, возила меня мама в те края: едва ли не каждое лето. С той поры так и осталось в памяти, как возвращаюсь я с полей в село, лежа на запряженной волами поскрипывающей арбе, устланной соломою, и гляжу в летнее небо, такое же безоблачное и бесконечное, какою мне представлялась тогда и моя жизнь. Но детство ушло, не стало потом и мамы, и хоть в Карабах частенько наезжал я и позже, но ограничивался все больше областными городами, а вот съездить в дедово село мне было все недосуг. Так бы оно, наверное, и продолжалось, не разразись кровавый «Карабах» и не забрось он меня в те края на долгие месяцы. А уж оказавшись там, я вдруг отчетливо вспомнил те свои давние поездки в село, и до того защемило в сердце, что решил я непременно побывать в Дашбулаге. И вот как-то в кругу людей, среди которых была и одна чопорная дама из руководства степанакертской мэрии, свое желание съездить в Дашбулаг я высказал вслух. Но не успел закончить и фразы, как эта самая дама, строго взглянув на меня, буркнула сквозь зубы:

- Такого села больше нет!

В голове моей промелькнули картины страшного мора, массированной бомбардировки, испепеляющего пожара, и я дрожащим голосом спросил ее:

- Как нет, куда же оно делось?

- Такого села больше нет, - теперь уже отчеканила она, - есть село Арцахашен.

- При чем тут Арцахашен? Я хочу в Дашбулаг, - вскричал я в ответ. Тут она взглянула на меня так, словно перед нею умалишенный, и демонстративно повернулась ко мне спиною. Теряясь в догадках, я не знал что и подумать, но меня выручил стоявший рядом мужчина:

- Да переименовали твой Дашбулаг, и переименовали в Арцахашен. Вот и весь секрет...

Ах, вот оно в чем дело, - наконец-то дошло до меня, - село, которое изначально называлось Дашбулагом, эти алхимики от топонимики одним росчерком пера переименовали на армянский лад в Арцахашен. Ловко, ничего не скажешь, чувствуется шулерская рука. Но, признаюсь, долго рассуждать над подобной ловкостью я не стал, решив, однако, что в село я все же поеду, как бы оно теперь ни называлось. Сказано - сделано, и в ближайшее же воскресенье направил я свои стопы на местный автовокзал. И между прочим, придя туда, долго искал нужный мне автобус, да все никак не мог найти, пока не вспомнил о переименовании села. А уж вспомнив, сразу же среди десятка автомашин разглядел автобус, на ветровом стекле которого была закреплена дощечка с лаконичной надписью «Арцах». В автобусе сидело человек двенадцать - не более, но водителя в нем не было, и я в машину не поднялся, докуривая сигарету на остановке. Вдруг подбегает к автобусу женщина, нагруженная сетками да корзинами, и спрашивает у пассажира, по-барски развалившегося на переднем сиденье у открытой двери автобуса, дескать, не этот ли поедет в Дашбулаг.

- Нет! - заорал ей в ответ мужчина и отвернулся.

От его ора женщина вздрогнула, но, не поняв причину его гнева, лишь пожала плечами и вместе со своей поклажей побежала искать нужный автобус.

- Постойте, постойте, - остановил я ее, - этот едет, этот, но не в Дашбулаг, а в Арцахашен.

- Ах ты, черт, - чертыхнулась женщина и бросилась в обратную сторону. А поднявшись в автобус и проходя мимо мужчины, заставившего ее понапрасну бегать с тяжелым грузом, она что-то ему сказала, и, по всему, очень злое, поскольку, будто ужаленный, тот тут же вскочил на ноги и, размахивая руками, заорал на нее, словно базарная баба. Но и женщина не оставалась в долгу, отчего мужчина все более распалялся, и через пару минут пассажиры автобуса уже не на шутку схватились друг с другом, разделившись на две примерно равные части. Я смотрел на этот базар и вдруг подумал: а ведь та горисполкомовская дама права, и Дашбулага уже нет. Он остался в моем детстве, в былом, а на его месте, на тех же холмах, теперь стоит совсем другое село, село Арцахашен, которого я никогда не видел и не знал. Да и не хочу знать. Но тогда, куда я еду? Да и зачем? На душе стало горько и тоскливо, и, постояв еще минуту, я поплелся обратно в город. Прошагав с четверть часа, я набрел на кафе и, будучи голоден, вошел в него. Посматривая по сторонам, куда бы мне сесть, я разглядел в углу залы своего давнего здешнего знакомого Андрея, одиноко сидевшего за столом. И направился к нему.

- Привет, Андрей.

- Привет, только я не Андрей.

Черт, подумал я, неужели и память мне стала уже изменять. И тотчас же извинился перед ним:

- Вы уж простите меня, но такое сходство... И только решил было отойти и сесть за пустующий соседний стол, как вдруг услышал:

- Куда ты, я это, я. Не спутал ты. Просто я теперь не Андрей, а Андраник.

- Как, и тебя тоже переименовали?- спросил я его в изумлении.

- Что ты имеешь в виду? - теперь уже он спросил меня.

- Да вот, - ответил я, - село Дашбулаг переименовали в Арцахашен.

- Знаю, слышал. Садись, садись, - пригласил он меня,

Я сел за стол, и мы выпили по стакану вина за нашу встречу. Андрей-Андраник рассказал мне, что у него на этот час была назначена деловая встреча, да вот только напарник его что-то запаздывает. Мой сотрапезник был явно не в духе, не лучше чувствовал себя и я, оттого, наверное, наш разговор не клеился. И тут я вспомнил, что лет этак пятнадцать назад у него, человека тогда уже обремененного семьей, приключился роман с одной молоденькой студенткой здешнего техникума, некой Анной, по юности лет годящейся ему в дочки. Шумная развязка того романа пришлась по срокам как раз на дни моей очередной командировки, отчего я и оказался очевидцем этих событий. И вот теперь, решив, что воспоминания о давних его похождениях хоть чуть-чуть да развлекут нас, я спросил у него, как там Анна, и продолжает ли он с нею видаться.

- Нет, - ответил он мне, - разве что случайно на улице. Да ты теперь ее не узнаешь - раздобрела очень. Кстати, она теперь не Анна, а Анаит.

Поверите ли, услышал я это, и такая меня злость охватила.

- Так, так, значит, и ее теперь переименовали?

- Значит, и ее, - очень уж равнодушно отвечает он мне.

- Понятна. Ты только ответь мне, с чего это вы все переименовываться стали? Вот ты, к примеру, столько лет был Андреем, а теперь превратился в Андраника. Зачем?

- Да как тебе сказать. Говорят, к истокам своим возвращаемся.

- К истокам, говоришь. Ну, так и назвался бы сразу Адамом. А может, ты человек неверующий? Бывает. А коли так, то назвался бы сразу гориллой. Если вспоминать об истоках, то дальше, как говорится, некуда.

И я, не доев и не допив, ухожу из кафе, даже не попрощавшись с ним. Выйдя на улицу и подумывая о том, чем бы занять себя в этот воскресный день, я вдруг вспомнил о письме, данном мне еще в Ашхабаде одним бывшим бакинцем, попросившим передать его своему родственнику - жителю Степанакерта. Нехорошо получается, подумал я, столько дней я уже здесь, а отнести письмо ленюсь. Вынув его из кармана пиджака, я прочел на конверте такую вот надпись: улица Кирова, 3, Саркисову Мартину (лично). Лично так лично, подумал я, и стал гадать, как мне на эту самую улицу Кирова выйти. А тут вижу, что стою рядом с одним из почтовых отделений города. И полагая, что уж его-то работники враз мне это объяснят, захожу в здание почты. А на почте в этот воскресный день - ни посетителей, ни работниц. И только у одного из окошечек сидит молоденькая сотрудница да со скуки листает какой-то иллюстрированный журнальчик. Подхожу к окошечку, здороваюсь и говорю ей: извините, мол, не подскажете ли, как найти мне улицу Кирова, дом 3 и далеко ли это отсюда.

- Да нет, - говорит, - тут рядом. Пойдете вверх по улице до первого угла, завернете направо и прошагаете еще метров двадцать. Так и выйдете до вашей улицы, к самому ее началу. Словом, ходить вам минут десять-пятнадцать, не более того. Только знайте, что улицу эту мы теперь не Кировой зовем, а Пировой, и адрес ваш, следовательно, будет улица Пирова, дом три.

- Так, все понятно. Значит, и улицу Кирова переименовали?

- Значит, переименовали. Впрочем, - продолжает она, - отменить старое название отменили, а нового городские власти еще не придумали. Вот мы, почтовые работники, и решили ее именовать Пировой.

- И чем же это, - спрашиваю я, - Киров вам не понравился?

- А тем, - отвечает она, - что наш Карабах азербайджанцам отдал.

- Ничего и никому он не отдавал, - разъясняю я ей, - а Карабах и до того был азербайджанским. Так что Киров тут ни при чем.

- Вы, видимо, с Луны свалились, - парирует она, - послушали бы наших лекторов-историков, тогда бы так не говорили.

Спорить с ней было бесполезно, и я только уточняю у нее:

- А почему вы эту улицу Пировой назвали? Он-то кто таков?

- А никто ни таков, - с серьезным тоном поясняет она. - Это почтальоны так решили. Только услышат про улицу Пирова, так сразу же знают, что это бывшая Кирова. И удобно и со смыслом.

- Удобно - это точно, - подтверждаю я ей, - а вот насчет смысла я что-то не уяснил. Не объясните ли?

- А тут все просто, - отвечает она. - Дело в том, что на улице этой наш Дом торжеств расположен. Свадьбы там устраивают, героев чествуют, дни рождения проводят. Словом, пируют. Вот и получается эта улица Пировой. Понятно?

- Понятно, как не понять, - говорю, а самому до того весело стало, что чуть было не расхохотался. Но сдержался и спрашиваю:

- И много вы подобным макаром переименовали?

- Хватает, - отвечает. - К примеру, была у нас тут улица Бакинская, так горисполком отменил это название. И пока там думают, чем заменить, мы, почтовые работники, по предложению нашего же сотрудника, активиста комитета «Карабах», дали ей название «Жакинская». Тоже ведь удобно, была Бакинская, стала Жакинская.

- Удобно, это точно. Ну, а смысл-то в этом названии каков? - допытываюсь я.

- А это мы так в честь одного знаменитого иностранца ее назвали, - щебечет она. - Звали его Жаком, а по прозвищу Русский, по-ихнему, значит, Руссо.

И говорит она мне все это на полном, что называется, серьезе - и глазом не моргнув.

А я опять спрашиваю:

- И какое же он к вашему городу отношение имеет?

- Как какое, - восклицает эта девица, - так ведь, говорят, большой демократ он был. А мы все тоже за демократию.

- Так, так, - перевариваю я услышанное, не зная, что ей и ответить.

Но отвечать и не понадобилось, поскольку именно в эту минуту на почту зашли какие-то молодые люди, и девушка побежала к другому окну, чтобы обслужить их. А я покидаю-почту, и, раздумывая о премудростях демократии, направляюсь по нужному мне адресу. И улицу Пирова и дом номер три я нашел быстро. У ворот этого дома сидела молодая женщина и держала на руках младенца.

- Здравствуйте, - говорю ей, - не здесь ли живет Саркисов Мартин.

- Вообще-то здесь, - отвечает она, - но, во-первых, он уже не Мартин, а Мартирос, а во-вторых, сейчас его дома нет, поскольку он уже с самого утра ушел на вокзал, чтобы поехать к брату в село Арцахашен. А не тот ли это хам, что заставил женщину бегать с авоськами по вокзалу? - мелькнуло у меня в уме. - Ведь в автобусе всего только один мужчина и был. Так, значит, этому-то бурбону я и вез письмо. Знал бы - не взял. Ну да ладно, раз довез, то уж отдам. И обращаюсь к женщине:

- Передайте, пожалуйста, это письмо Мартиросу, когда он вернется из Арцахашена.

- Хорошо, передам, - отвечает женщина. - А как о вас сказать, кем вы ему будете.

Я чуть-чуть подумал и ответил: - Земляк я ему, гражданочка, земляк. Черт бы меня побрал. И пошел куда глаза глядят.

ДВЕ ГИТАРЫ ЗА СТЕНОЙ...

Если бы в Степанакерте на третий год «Карабаха» вам вдруг встретился человек, еще не разучившийся нормально» мыслить, то знайте, что это мог быть только бакинец. Ну, если не бакинец, то бакинка, и N - одна из них… Вообще-то N родилась в Степанакерте, но двадцать пять лет назад девятнадцатилетней девушкой вышла замуж за бакинского парня и переехала жить в Баку. Как полагала, навсегда. Но жизнь распорядилась по-своему, и год назад, вместе со всею семьею она вернулась к матери в Степанакерт. N - словоохотлива, и вот однажды, встретившись со мною на степанакертской улице, она предалась воспоминаниям.

- Сижу я как-то дома, ну, там, в Баку, и смотрю телепередачу о карабахских событиях. И вдруг в беснующейся степанакертской толпе различаю свою собственную мать, выкрикивающую чудовищные лозунги. На весь экран! Ты представляешь мое состояние? Ведь все мои соседи ее хорошо знают, по нескольку раз в год она приезжала к нам погостить.

Потрясенная увиденным, бросаюсь к телефону, дозваниваюсь до нее и спрашиваю: - Мама, что же это вы там делаете, подумайте же о нас, обо мне, о ваших внуках. Нам же от всех этих ваших фокусов и стыдно и страшно.

- И знаешь, что она мне ответила, - продолжает N. - А вас, - говорит, - никто не заставляет жить в Баку. И чтобы не было вам ни стыдно и ни страшно, приезжайте сюда. Места вам всем найдется. - Вот я и приехала... Дальше некуда...

И N, жалко улыбнувшись, умолкает, должно быть, памятью уйдя в свое прошлое, в свой бакинский дом. Молчу и я. А потом спрашиваю:

- Кто твоя мама, чем она занимается?

- Ничем. Второй год как на пенсии. А до того тридцать лет работала в школе.

- Представляю, чему она учила детей, - бросаю я реплику.

Но тут подходит ее автобус, и она уезжает.

А недели через две я снова встречаю ее, возвращающуюся с рынка домой с авоськами в руках. Здороваемся, и я предлагаю ей: - Давай помогу тебе, а заодно и на твою маму-патриотку погляжу.

- Идет, - соглашается она, но, наслышавшись о моей дурной славе, предупреждает, - ты только не очень выступай, а то она того, женщина без церемоний, вмиг тебя выставит.

- Ладно, буду молчать, - обещаю я ей, и мы направляемся к ее дому. Идти было недолго, минут двадцать, и вот мы входим во Дворик небольшого одноэтажного дома, в котором, как рассказала мне по дороге N, помимо ее матери обитают еще две семьи - самой N и ее брата.

Оглядываюсь, и в дальнем от нас углу дворика вижу полноватую пожилую женщину и рядом с нею подростка, сидящих на тахте под навесом. У подростка в руках книга, и пока проходим через дворик, N успевает скороговоркой прошептать: - Это мой племянник и мамин любимый внук. Он - семиклассник и постоянный паж своей бабушки на всех митингах и демонстрациях.

Подходим к женщине и N представляет ей меня как своего давнего знакомого. А потом усаживает на тахту за стол и идет готовить чай. Перебрасываюсь с женщиной парой общих фраз и скоро умолкаю, не обнаружив у нее желания к долгим разговорам. В эту минуту ее, по-видимому, ни что так не интересует, как содержание той книги, что держит в своих руках ее внук. И она приказывает:

- Ну, где ты там остановился, давай уже, продолжай, да читай погромче.

И мальчик, раскрыв книгу, заложенную пальцем на какой-то странице, продолжает чтение, прерванное моим приходом:

- Султан Абдул-Гамид Второй взошел на турецкий престол 31 августа 1876 года. Это был жестокий и коварный правитель, организовавший...

Внук-подросток читает теряющей зрение бабушке книгу. И казалось бы, такая мирная, такая, если угодно, идиллическая картина, но почему, почему и у бабушки и у ее внука такие злые, такие злобно-сосредоточенные лица, почему голос мальчика не звонок и чист, а так тверд и сух, почему в нем столько металла. Я смотрю на этого подростка, слушаю его нудное чтение и негаданно уношусь памятью в свое собственное отрочество. ...Почти сорок лет назад, как и этот мальчик, я был семиклассником и, не имея ни велосипеда, ни фотоаппарата, ни баяна, тем только и занимал свое свободное от школьных дел время, что читал. И более всего книг исторических. А вот, поди ж ты, про этого самого Абдул-Гамида так ничего и не прочел. Наверное оттого, что не был он ни мушкетером, ни морским волком, ни карбонарием, ни народовольцем. Да, впрочем, и в библиотеках-то никто мне не предлагал о нем книг. N сказала, что этот мальчик бегает со своею бабкой на все митинги. Куда бегал я в его годы? Да и бегал ли вообще? А, вспомнил: бегал. Бегал в один не близкий от дома бакинский парк, чтобы в пятый раз увидеть трофейный фильм «Сестра его дворецкого» и в пятый же раз услышать, как Дина Дурбин, эта фея моего отрочества, дивно коверкая слова, поет строки старинного русского романса: Две гитары за стеной жалобно заныли... Ах, как она пела! И столько уж лет прошло, а те две гитары все стонут и стонут в моей душе... Вот, наконец, готов и чай, и успевшая переодеться N разливает его по стаканам. А я возвращаюсь из своего отроческого далека и... снова слышу: - Султан Абдул-Гамид Второй. И такая тоска наваливается на сердце, что все вокруг становится нетерпимым и противным. Все: и эта женщина, и ее внук, и Абдул-Гамид и даже несчастная и ничем не виноватая N. Она-то при чем, думаю я, но, уже и не управляя собою, почти кричу:

- Мне не надо чаю, мне надо уходить.

N удивленно смотрит на меня и вроде бы выпрашивает:

- А может, все же выпьешь стакан чаю?

- Нет, нет, - отвечаю я ей, - мне действительно надо уходить. Пока.

И я быстрым шагом ухожу из этого дома, чтобы там, на улице и в одиночестве, дослушать пение уже наверное и не существующей в мире Дины Дурбин:

Отчего да почему на глазах слезинки,
это просто ничего, по любви поминки.



НА МОСТУ

Над рекою, там, где она пересекает ближний пригород Степанакерта, проложен мост. Мост этот - часть трассы, соединяющей Шушу с Агдамом, и боевики, блокируя Шушу, систематически его взрывают. В очередной раз он был взорван три дня назад, и вот сейчас солдаты саперной части здешнего гарнизона заканчивают его восстановление. Им еще кое-что осталось доделать, но движение по мосту уже открыто. Стоя на высоком берегу реки, в двух метрах от моста, я вижу, как медленно въезжает на него Шушинский рейсовый автобус, сопровождаемый бронетранспортерами - по одному впереди и сзади автобуса. Без них автобусу никак нельзя, ибо вот уже который год, как любой Шушинский транспорт, тем более пассажирский, для определенной части оболваненного населения армянской общины представляет болезненно злобный интерес. Вот и в этот час, на том же высоком берегу, где стою и я, собралась толпа взвинченных людей числом до двадцати, И все - мужчины. А кругом буйствует лето, стоит жара, и оттого, наверное, все стекла окон автобуса опущены до упора. В этот обеденный час солнце уже перевалило через зенит, и хоть автобусу, по-черепашьи ползущему по мосту, до нас никак не меньше метров шести-семи, салон его столь ярко освещен косыми лучами солнца, что лица многих пассажиров отчетливо различимы. Но более всего нам зрима девушка, что сидит во втором ряду у окна на обращенной к берегу стороне автобуса. Девушка молода - ей не более двадцати лет, и сидит она, облокотившись правою рукою на подоконник, а под локтем у нее шаль, должно, чтобы не резало руку. Этою же рукою она поддерживает свою головку, слегка высунув ее из окна. Лицо ее обращено к солнцу, и от ярких его лучей она зажмурила глазки. Ее чистое и 6езмятежное лицо озаряет улыбка, и я уже ясно различаю, как сквозь дрему она что-то шепчет сама себе. Девушка словно бы ушла, отрешилась от окружающего ее мира, и грезит о чем-то своем. В эту минуту она так мила, что мне хочется не отрываясь смотреть на нее. И я смотрю, а потом, уже и сам позабыв, где нахожусь, чуть слышно и как бы в унисон с нею тоже начинаю нашептывать вдруг припомнившиеся мне строки бодлеровской «Малабарки».

Счастливое дитя, зачем же край прекрасный
Оставить хочешь ты для Франции несчастной
И с тамариндами родными распрощась...

Легкий ветерок, так кстати повеявший откуда-то с гор в сторону реки, должно быть, донес до нее мое нашептывание, и она, лениво приоткрыв глазки, взглянула на меня. Взглянула и... не отвела глаз. Благодарный, я улыбнулся ей в ответ и быстро-быстро закивал ей головою. Здравствуй, мол, юная чаровница. Ах, как хорошо, как чудесно было все в ту минуту. Журчала вода в реке, дурманил запах полевых цветов и травы, и солнце, такое яркое солнце играло бликами на ее милом лице. Умиротворение, разлившееся вокруг, воскрешало в душе даль прошлого и рождало надежду: мол, держись, старина, может быть, не все еще и сгинуло. И мы, два незнакомых друг другу человека, один - давно уже переживший свою молодость, и она - юность во всем своем очаровании, улыбались друг другу, и нам было хорошо. Улыбались и... проморгали. Проморгали и не заметили, как кто-то из сгрудившихся на берегу мужчин, выскочив из толпы, вмиг подбежал к самой воде, к краю берега, куда уже вползал автобус, и, подпрыгнув до уровня девушкина окна, во все горло послал в ее адрес самую гнусную, самую отвратительную брань. Сделал это он на азербайджанском языке да так громко, что слышно было всей толпе. А эти выражения здесь поймут и на латыни, и концовка его похабщины потонула в хохоте толпы. Толпа ржала, а мне показалось, что кто-то опустил меня в зловонную яму, да так опустил, что нечем стало и дышать. От ужаса я сжался, съежился, но более всего мне стало страшно за девушку. Мелькнула мысль: в мои ли годы привыкать к мерзостям жизни, а каково ей. А девушка... Нет, девушка не отвела от меня своих глаз, но смотрела уже не так, смотрела по-иному и словно бы вопрошала: ну зачем он так, зачем, ведь все было так хорошо. Что мог я ей ответить? Я смотрел на нее и шептал ей: прости меня; прости, что я слышал всю эту грязь и не испарился, не растворился, не провалился сквозь землю. Но ведь он не спросил меня, понимаешь, не спросил. Вот точно так же, не спросив ни меня, ни тебя, какие-то изверги обрушили на эту землю океан ненависти, и уже никто не знает, как на ней жить. А автобус, между тем, оставив позади мост, уже ехал по большаку, набирая скорость. Еще чуть-чуть, и он должен будет исчезнуть за первым же холмом, закрывавшим от меня дорогу.

- Прощай, - шепчу я девушке, уже почти не видя ее, - прощай и прости.

Но свершается чудо, и в то последнее мгновение, которое еще оставалось до исчезновения автобуса, я снова вижу ее. Это было так удивительно: она вся высунулась из окна и смотрела на меня улыбаясь. А солнце, все то же яркое солнце, играло бликами на ее милом лице. Боясь не успеть, я лихорадочно машу ей руками и шепчу: спасибо тебе, чудное созданье, спасибо; будь же счастлива, милая девушка, пожалуйста, будь счастлива, и прощай.

ПЕРЕПЕРЧЕННЫЙ ШАШЛЫК

С бывшим бакинцем С. я познакомился в игротеке Степанакерта. Он почти мой одногодка, до к тому же, как и я, ходил здесь в соломенных вдовцах, поскольку вся его семья находилась в ту пору в Москве. Собственно, еще месяц назад он и сам пребывал в белокаменной, дожидаясь разрешения на выезд в США: нужные на сей счет анкеты им давно были заполнены и сданы в американское посольство. Что же до причин его приезда в Степанакерт, то С. объяснял мне их так:

- Понимаешь, мелькала у меня порою мысль, а может, не стоит так далеко уезжать - это ведь уже навсегда, может, надо лишь переждать это смутное время где-нибудь вблизи от дома, а там, глядишь, все и обойдется. Вот и приехал сюда, благо есть у меня тут родственники, чтобы изнутри поглядеть на все это и проверить, верна ли та моя мысль. А как поглядел, так сразу же понял, что закручено здесь основательно и надолго. А я долго не выдержу - чокнусь, ибо и не город это уже, а сумасшедший дом. И как тут люди живут? Словом, уеду я скоро отсюда, да и разрешению из США пора уже подоспеть. В общем, брат, уезжаю...

И вот, недели через две после того разговора снова встречаю С. в игротеке и узнаю, что послезавтра он уже навсегда оставляет этот город, поскольку, как телеграммой сообщила ему жена, разрешение уже пришло. От скорой разлуки обоим нам, понятное дело, взгрустнулось, а посему решили мы на прощание завтра вечером вместе отужинать. И вот на следующий день часам к семи отправились мы с ним в «Бадару», пожалуй, лучшую из здешних шашлычных. Расположенная за городской чертой и на берегу говорливой речки, в
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Айсу
сообщение 12.03.2006, 13:03
Сообщение #17


Профи
****

Группа: Модераторы
Сообщений: 1,575
Регистрация: 27.12.2005
Из: Москва
Пользователь №: 916



Интресная тема,спасибо Сабиру...много полезных выводов для себя сделала.А где продолжение?ждем..
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Сабир
сообщение 12.03.2006, 15:12
Сообщение #18


Профи
****

Группа: Пользователи
Сообщений: 1,240
Регистрация: 10.04.2005
Пользователь №: 20



Пожалуйста Айсу , продолжаю!


Как прочтете, напишите, продолжу публикацию.





КРОВЬ ЛЮДСКАЯ

Нас было четверо, отправившихся по делам из Степанакерта в городок районного значения Н. Ехали мы на «Москвиче», управляемом самим же владельцем машины неким Хореном, недавним жителем Н., хорошо знавшим эти места. День был жаркий, время - обеденное, и чтобы утолить наш голод, мы завернули в шашлычную, притулившуюся в стороне от дороги у въезда в городок. А когда, оставив на стоянке машину, мы шли к шашлычной, Хорен вдруг сказал:

- Если хочешь услышать азербайджанскую речь, пойди и поговори вон с тем человеком.

И он указал мне рукою на седовласого мужчину, стоящего в тени деревьев метрах в десяти от шашлычной.

- Он что, тоже бакинец? - спросил я.

- Нет, чистокровный азербайджанец, - ответил Хорен.

Азербайджанец, и притом, если верить Хорену, «чистокровный», да вот в этом «армянонаселенном» городке? - Нет, это было что-то уж слишком невероятное, и не могло меня, естественно, не заинтересовать. И я направился к нему.

- Ассаламу алейкум, - поздоровался я, подойдя к мужчине.

- Алейкум салам, - ответил он.

- Скажите, вы и вправду стопроцентный азербайджанец? - безо всяких околичностей задал я ему вопрос.

- Если вас интересует мое происхождение, то - да, стопроцентный, - ответил он мне.

- Но как же... как же вы оказались здесь? - спросил я его недоуменно.

- Это длинная и давняя история, - сказал он в ответ.

- Расскажите, пожалуйста, - попросил я его, - мне это очень важно знать.

И вот какую историю, равно и удивительную и печальную, довелось мне услышать в тот день.

...Салим, а именно так звали моего героя, родился в одном из неподалеку расположенных азербайджанских сел, и оба его родителя тоже были азербайджанцами. Но когда Салиму исполнился год, умерла его мама. В Н., тогда еще и не город, а всего лишь большое село, отцу Салима, водителю грузовика, случалось ездить часто. Здесь-то он, после смерти жены, и познакомился с одною молодой армянкой, которая хоть и была хороша собой, но о браке не мечтала, поскольку не могла иметь детей. На ней-то и женился водитель грузовика, и, оставив село, переехал в Н. на квартиру к новой жене. Молодая женщина и двухлетний мальчик быстро привязались друг к другу, и уже очень скоро он звал ее мамою. Но, видимо, злой рок витал над родителями Салима, и еще через два года в автомобильной катастрофе погиб его отец. И остался Салим вдвоем с мачехою, принимаемой им за родную мать. И оба они носили фамилию его покойного отца. Однако через три года, когда приближалась пора идти Салиму в школу, его мачеха вторично вышла замуж - и тоже за вдовца, но уже с двумя малышами на руках. А чтобы Салим не чувствовал себя пасынком, отчим по настоянию жены усыновил его и дал ему свою фамилию. Вот так и стал с тех пор азербайджанец Салим носить армянскую фамилию Симонян. …Шли годы, а с ними менялась и жизнь Салима. А когда пришел срок, Салим женился, и как часто это бывает, женился на соседской девушке и тоже армянке. И родились у него двое детей: дочь и сын. Потом умер отчим, ушла из жизни мама, и Салим, выстроив себе дом, жил уже отдельно своею семьею, благословляемый за заботливость и женой и детьми. Салим мужал, дети взрослели, и когда его дочке едва исполнилось двадцать лет, она вдруг заявила, что выходит замуж. В мужья себе она избрала служившего в местном гарнизоне молоденького офицера, который хоть и оказался армянином, но родом был из других краев. Три года дочь с мужем и родившимся у них сыном жили у Салима, а потом офицера перевели в другую часть, и с тех пор его семья, как и семьи тысяч других офицеров, моталась по дальним гарнизонам, все больше российским. И вот уже который год Салим так по-настоящему и не свиделся с дочерью, все больше довольствуясь письмами. Но, справедливости ради, тосковать Салиму долго не пришлось, поскольку почти сразу же с отъездом дочери женился его сын, вместе с невесткой подаривший ему двух мальчиков - внуков, ставших для него истинной радостью. И все бы хорошо, но... И тут я должен рассказать об одной детали из жизни Салима, поскольку, как оказалось, именно она сыграла в его жизни роковую роль. А все дело в том, что при рождении сына Салим возьми да и назови его Рашидом, то есть так, как звали и его настоящего отца. Вот и стал его сын Симоняном Рашидом Салимовичем. Однако и это еще не все, ибо и в жены себе Рашид взял азербайджанку. Но, скажите, кто здесь еще недавно придавал таким фактам хоть какое-то значение. Разве что друзья Рашида в шутку называли его Салим оглы. Но, увы, настал час, и все изменилось. Да-да, читатель, ты точно догадался, о чем речь, - о «Карабахе», об этом несчастье, неожиданно навалившемся на тысячи и тысячи ни в чем не повинных людей. Впрочем, что до Салима, то он поначалу полагал, что уж его-то разыгравшиеся события обойдут стороной. Ведь вместе со своею фамилией усыновивший его отчим дал ему и свою национальность. А уж он ее - своим детям. Но, как говорится, мы предполагаем, а небеса располагают. И беда все же вошла в его дом. Она вошла в один поздний вечерний час в лице трех незнакомцев: господина средних лет. и двух парней с автоматами через плечо, всю эту троицу сопровождали два его давних приятеля, с коими он водил дружбу аж с детских лет. Салим пригласил их к столу, но присели только его друзья, а те трое остались стоять у дверей. Поначалу все молчали, но не прошло и минуты, как незнакомец рявкнул на его друзей:

- Ну, что вы молчите? А не то говорить начну я. И тогда, вздохнув, заговорил один из друзей Салима:

- Салим, этот господин и его люди хотят выселить из города и тебя и твою семью. Но мы рассказали им всю твою жизнь, все как было, и нам удалось кое-что сделать для тебя. Теперь и ты и твоя жена можете оставаться в своем доме и доживать свою жизнь в этом городе. Но господин Мосес требует, чтобы завтра же из города выехал твой сын и его семья. Мы долго его упрашивали, Салим, но у нас ничего не вышло...

- Это почему же, - воскликнул Салим, едва тот кончил свою речь, - ведь у моего сына и фамилия и национальность армянские.

И вот тут раздался ор господина Мосеса:

- Только на бумаге, понимаешь, на бумаге. А по крови он азербайджанец.

Но Салим не хотел сдаваться. И ответил:

- В этом доме если и есть кто с азербайджанской кровью, так это я. А у моего сына мать армянка, и значит кровь у него армянская тоже...

Однако господин Мосес не дал ему договорить:

- Что ж, лучше будет, если отсюда уберешься и ты. Сделай одолжение. А что касается твоего сына, то кровь у него только наполовину армянская. Понял, наполовину, а этого недостаточно. Недостаточно наполовину...

Но пока этот господин визжал, Салима осенила одна мысль. Мысль, показавшаяся Салиму спасительной:

- Да, наполовину. Но это ничего, потому что другую половину его крови я перелью. Перелью чистой армянской кровью...

Эта дикая идея с переливанием крови Салиму представилась настолько возможной, что лицо его даже просветлело. И он, вскочив со стула, обратился теперь уже к своим друзьям:

- А вы чего молчите. Вы же знаете, раз я сказал, то сделаю. Я найду ее, самую чистую армянскую кровь и перелью ее сыну. Так скажите же паройу Мосесу, что в этом городишке я все могу сделать...

Его убежденность, казалось, передалась и его друзьям, и они оба разом заговорили:

- Да, да, парой Мосес, он всегда держал слово, и если уж сказал, то, непременно найдет эту кровь и перельет ее сыну. Здесь все его друзья, парой Мосес, и врачи тоже.

А парой Мосес и оба молодых парня с автоматами, не ожидая подобного оборота дела, стояли, разинув рты.

- И ты принесешь нам справку от врачей, - наконец проговорил пораженный услышанным господин Мосес.

- Конечно, конечно, - ответил улыбающийся Салим, - справку с круглой печатью. Аж от самого главного врача.

- И перельешь половину? - допытывался этот господин.

- Обязательно, парой Мосес, ровно половину; ни больше, ни меньше, - торжествовал Салим.

- Так, так, - соображал о чем-то господин Мосес, - и сколько тебе на это надо дней? Неделя хватит?

- Неделю мне мало, - вскричал Салим, прикидывая в уме, у кого из знакомых врачей он будет доставать такую справку, - неделю очень мало, ведь кровь, господин Мосес, это не вино, чтобы вливать его в себя литрами. Тут стаканами не пойдет, тут надо по каплям.

- И сколько же тебе надо времени? - спросил господин Мосес, по всему, продолжавший о чем-то в уме соображать.

- Не меньше трех месяцев, - ответил Салим, решив про себя, что за три месяца еще успеет что-нибудь придумать.

Но тут парой Мосес, кажется, досоображал свою мысль, и с какой-то дикой радостью воскликнул:

- А-а, половину, говоришь. Не пройдет, любезный. Может, на твоего сына и хватит половины, но на твоих внуков - нет. У них ведь как? Мать - чистая азербайджанка, а отец - наполовину азербайджанец тоже. Самвел, - обратился он к одному из пришедших с ним молодых парней, - скажи мне, сколько же у внуков этого человека течет армянской крови.

Самвел, по-видимому, был силен в подобного рода расчетах. И ответил:

- Если, парой Мосес, считать, что обе бабушки и оба дедушки отдают своим внукам поровну крови, то получается, что внуки этого человека имеют одну четверть армянской крови, а три четверти - азербайджанской. И, значит, перелить им надо будет семьдесят пять процентов крови.

- А-а, вот видишь, любезный. Ты должен будешь принести мне справку, что внукам своим перелил не половину, а половину и еще половину от половины армянской крови. Иначе я не приму ее, иначе...

Но господин Мосес мог бы всего этого и не говорить. Одна только мысль о внуках и о каких-то экспериментах над ними, само их напоминание сразу же лишили его силы и подкосили ноги. Салим замолчал и, глядя на паройа Мосеса широко раскрытыми, непонимающими глазами, опустился на стул.

- А, попался, - закричал господин Мосее, - или ты все же перельешь своим внукам семьдесят пять процентов крови?

- Нет, не смогу, - глухо, чуть слышно ответил ему Салим.

- Ну, а не сможешь, так чтобы завтра их ноги тут не было. Понял?

- Понял, господин Мосес, - все тем же отрешенным голосом отозвался Салим.

- Пошли, ребята, он все понял, - бросил парой Мосес сопровождавшим его автоматчикам, и они ушли.

...Вот такой грустный рассказ услышал я в один полуденный час в городке Н. Услышал от его уроженца и старожила седовласого Салима.

- А где теперь твой сын? - спросил я его, когда Салим кончил свою исповедь.

- У своей сестры в одном российском городке. Там стоит военная часть ее мужа, - ответил он.

А потом тревожным голосом спросил:

- Скажи, а может ли такое же начаться и в России? Что мне было ему сказать? И я ответил:

- Будем надеяться, что не может. Хотя, знаешь, «Карабах» ведь такая зараза...

Еще минуты две посидел я с Салимом, докуривая сигарету, а потом пошел искать своих попутчиков, утолявших голод в местной шашлычной.



РАССКАЗ ШОФЕРА

Интеллигентствующий обыватель - явление и любопытное и забавное. А если он к тому же еще и провинциал, то такому господину нет цены. Во всяком случае в одном можете быть уверены: обозрение его повадок в состоянии хоть чуть-чуть да скрасить и ваше самое тоскливое настроение. В чем ему нельзя отказать, так это в определенном артистизме, что позволяет ему удачно скрашивать свою натуру, свое естественное мещанство путем облачения в тогу немного сноба, немного эстета, немного сибарита и даже немного бунтаря. Это и делает его в глазах людей его же пошиба, но абсолютно лишенных признаков артистизма, некоторой загадкой, однако его выдает присущее ему резонерство, отчего со временем, распознав эту свою ахиллесову пяту, он предпочитает все больше помалкивать и не встревать в разговоры, а только снисходительно улыбаться и неопределенно хмыкать. Домочадцы относятся к нему с подчеркнутым почтением - и со скрытым страхом, соседи обычно сторонятся, а сослуживцы никогда не пьют с ним на брудершафт. Выйдя прогуляться, он в движениях всегда степенен, неизменно серьезен, а две глубокие складки на его лбу - признак неустанной работы ума, работы одной лишь цели ради - не опростоволоситься. Кстати, не пытайтесь рассмешить его анекдотами - он их не приемлет. Как и любое легкомыслие вообще. Точно так же не внушайте ему мыслей о бренности всего сущего, ибо во всяком случае в свою собственную значимость он верит безо всяких сомнений. Его постоянная забота, постоянная головная боль - это его честолюбие. Оно выпирает у него изо всех пор и доставляет ему массу неприятностей. В удовлетворении собственного честолюбия он не знает предела и готов идти на любые тяжкие, дабы достичь его. Между прочим хитрецы, распознавшие эту его слабость, ловко ею пользуются, ибо, потрафив его честолюбию, от него и впрямь можно многого добиться. Да, это так: в минуты удовлетворенного честолюбия он ну прямо-таки по-настоящему хорош: может и над анекдотом похохотать, и сам вспомнить какой-нибудь забавный и курьезный случай из собственного прошлого, и даже раскошелиться и угостить вас шампанским. Так что, ежели уж судьба свела вас с ним в одну компанию, то трафите его честолюбию, трафите, и не пожалеете. Таков он, провинциальный интеллигентствующий мещанин, таков в главном, вне зависимости от того, где живет, чем занимается и каким богам поклоняется. Словом, в своих главных чертах он и экстерриториален, и вненационален, и бесконфессионален. Но только в главном, ибо в зависимости от конкретной и его окружающей среды ему, конечно, бывают свойственны и некоторые черты своеобразия, так сказать, уникальности. В частности, ежели он родом из бывшей НКАО, то его отличительной чертой является стремление выглядеть этаким человеком с Запада, а еще лучше - с Нового Света, словом, цивилизованным, в его представлении, человеком. Кстати сказать, идеологи «Карабаха» не только четко усмотрели в нем эту его черту, но и ловко сыграли на ней. Они внушили интеллигентствующему мещанину из области, что, буде этот самый «Карабах» состоится, то носить его жене панталоны никак не меньше французского покроя, а ему перед обедом щекотать свой аппетит уже не самодельной тутовкой, разными там «Мартини» или виски со льдом. Ну а если он к тому же хоть чуть-чуть с даром живописца или, допустим, певца, то первого убеждали, что картины его достойны выставляться разве что на Монмартре, а второго - что истинный его ценитель живет где-нибудь по соседству с Ла-Скалой или Гранд-Опера. И он поверил, поскольку гипертрофированное честолюбие не дало ему трезво себя оценить. А уж поверив, стал ярым сторонником тех самых идеологов «Карабаха». Стал, хотя и понимал - на это у него ума хватило, - что вослед за своими искусителями ходить ему впредь по колено в крови, сквозь бесчисленные людские слезы и страдания: Но что ему чужая боль, ведь он - парвеню, а всякий честолюбивый выскочка по натуре своей - всегда жесток и бессердечен. В этом, кстати сказать, он одинаков с прочими его духовными братьями, какого бы роду-племени они ни были. Но чтобы быть до конца справедливым, скажу, что от этих своих собратьев из других мест пребывания он все же отличается. И отличается, пожалуй, не в худшую сторону. К примеру, есть в том же Закавказье земли, в которых доморощенные интеллигентствующие выскочки, хоть и будучи родственными карабахскому, тем, однако ж, особенно заметны и выделяются, что, как бы их ни снедало честолюбие, забота о собственном кармане, тем не менее, пересиливает у них все, и даже ради потрафления этому честолюбию не растратятся ну хоть на грош. Конечно, таковые девальвируются куда раньше, ибо, если воспользоваться не больно высоким, слегка вульгарным стилем, жадность фраера сгубит. А вот карабахский интеллигентствующий обыватель, воздадим ему должное, ради туману, глядишь, может и поистратиться. А свидетельство тому - эта история, слышанная мною от одного степанакертского шофера. ...В состав делегации деятелей культуры, прибывшей в область из Армении, входили и два иностранца, кажется, французы армянского происхождения. Ереванцев местная знать разобрала по домам, считая это для себя честью, а вот иностранцев не решились - не ровен час, и опростоволоситься можно. Их поместили в роскошный по здешним местам Дом гостей, построенный в прежние годы и для совсем иных постояльцев. Французов предполагали использовать на всю катушку, а посему и разделили: покуда один едет в совхоз, другого везут к студентам. И так во все дни их пребывания в области. Естественно, что при условии их разделения каждого француза должна была обслуживать отдельная автомашина. Водителем одной из них и был я, причем вместе с французом постоянно ездили в ней прикрепленный к нему телохранитель из местной службы безопасности и кто-нибудь из горисполкомовских работников. Каждое утро я забирал своего иностранца из Дома гостей, привозил в горисполком, и после краткого стояния, покуда француз пребывал в каких-то кабинетах, увозил его и сопровождающих его лиц по выданному мне адресу. И вот, - а дело было на третий день пребывания делегации в Степанакерте, - стою я по обыкновению у горисполкома и жду своего француза. Жду уже минут десять, а француза все нет. И тут-то и подходит ко мне какой-то незнакомец и спрашивает, не можем ли мы отойти чуть в сторону для очень конфиденциального разговора. Ну, мы отошли, и этот незнакомец вдруг задает мне совсем уж странный вопрос; дескать, не хочу ли я хорошенько подзаработать. Я, понятное дело, хотел, и спросил его, что от меня требуется. Самую малость, ответил он, хотя бы на пять минут привести моего француза к нему домой в гости. И называет кругленькую сумму, которую он готов выложить, ежели я исполню его желание. Я, конечно, первым делом спросил у него, зачем это ему надо и нет ли в том какого подвоха. Ответ его, скажу я вам, меня до крайности удивил. Нет, ответил он, никакого подвоха тут нет, и француз ему, оказывается, нужен лишь для того, чтобы прихвастнуть перед соседями да знакомыми. И добавил, что те, порешив о его панибратстве с французом, непременно лопнут от зависти. Вот такая у человека оказалась блажь. Мне, конечно, она до лампочки, но уж очень хотелось заработать. Однако ж есть ведь еще и телохранитель, и я поделился с ним своею тревогой.

- Знаю, - ответил он мне, - а ты переговори с ним, обещай ему половину суммы. Может, и согласится.

Между прочим телохранитель этот, насколько я мог заметить, был не дурак выпить, и это позволяло мне надеяться, что уговорить его можно. И, слегка подумав, я сказал:

- Что ж, попытаться можно, но половина обещанной вами суммы маловата для этого будет.

В ответ незнакомец, после некоторых колебаний, удвоил сумму, и я, наказав ему ждать меня, бросился к телохранителю. К моему удивлению, долго упрашивать его не пришлось, и мы, обсудив предложение, приняли его решив, что какой-нибудь выход еще отыщется. А через полчаса, узнав у незнакомца его адрес и наказав ему ждать нас к себе где-нибудь после обеда, я, телохранитель, француз и один из горисполкомовских работников отправились за город в колхоз на встречу, с сельчанами. После короткого митинга гостям был дан обед с обильными возлияниями, на котором я и телохранитель, перейдя к исполнению нашей задумки, стали усиленно спаивать горисполкомовского работника, а заодно, но в меньших: дозах, и француза. Наша затея удалась, и когда горисполкомовец наконец-то заклевал носом, мы втроем направились назад в город. Француз, находясь в блаженном состоянии, всю дорогу исходил истомою и напевал веселую песенку о какой-то Катрин. Словом, все складывалось как нельзя лучше, и когда мы въехали в город, я попросил его заехать на пять, минут к себе домой, поскольку, мол, мои домочадцы жаждут его увидеть. Француз не возражал, и очень скоро мы оказались у дома уже ожидавшего нас утреннего незнакомца. Нас проводили на второй этаж в переполненную людьми квартиру, у входа в которую ее хозяин, словно давнего приятеля, обнял француза и троекратно с ним облобызался. Француза усадили за стол и все тот же глава семейства выпил с ним на брудершафт подряд две рюмки коньяку. После второй рюмки француз, покачиваясь, поднялся наг ноги и произнес на французском какой-то тост, смысла которого никто не понял, но зато понял ни слова не кумекающий на французском шустрый телохранитель, переведя его как здравицу француза в честь милейшего хозяина дома. Все в комнате захлопали в ладоши, а предусмотрительно приглашенный фотограф запечатлевал одну за другой мизансцены этого фарса на пленку своего аппарата. Но тут время наше вышло, о чем я незаметно дал знать, хозяину дома, который столь же незаметно для чужих глаз, расплатился с нами. И мы повели теперь уже основательно покачивающегося француза вниз к машине, садясь в которую он опять что-то гаркнул, и его опять перевел наш телохранитель, сказавший провожавшей нас толпе, что француз всех любит и горячо целует. Ура! - заорала толпа, и мы уехали. Мы отвезли своего француза в гостевой дом, где он отсыпался аж до самого вечера. А через день вся делегация отбыла в Армению, а я и телохранитель облегченно вздохнули, ибо никто из официальных лиц так ничего и не узнал о нашей проделке. Нам же рассказывать им о ней, естественно, никакого резона не было. Вот, собственно, и вся история. ...Шофер умолк, посмеиваясь в усы и вспоминая ту свою удачную и забавную проделку. Молчал и я, дивясь причудливым порывам людского честолюбия.

- А видеть тебе того чванливого дядю больше не водилось? - спросил я шофера.

- Да раза три приходилось, но вот только на мои поклоны он так ни разу и не ответил. Словно меня никогда в жизни и не встречал. Чудно, - ответил мне шофер.

Но ничего чудного в том, конечно, не было, и чванливый дядя оттого не узнавал шофера, что и сам поверил, будто француз для того только и приходил к нему домой, что уж очень желал его увидеть. Таков он, этот провинциальный интеллигентствующий обыватель.

НА ХАШЕ

В то раннее субботнее утро я стоял у еще закрытого газетного киоска, когда напротив меня остановились «Жигули», и кто-то, открыв заднюю дверцу машины, громко меня позвал. Я подошел к «Жигулям» и узнал в позвавшем меня человеке некоего Артура, мужчину примерно моих лет, с которым познакомился не далее как неделю назад на торжестве по поводу дня рождения одного нашего общего знакомого. На торжестве том, прошедшем шумно и весело, я был усажен как раз рядышком с этим вот Артуром, и, помнится, весь вечер доказывал ему, что в отличие от летающих тарелок снежный человек - это не миф, а первое еще неизученное звено в цепи структурной эволюции человеческих популяций. А потом, уже расходясь на улице, читал ему стихи. Вот он-то и окликнул меня в этот ранний час:

- Привет, ты кого караулишь?

- Жду газет, - отвечаю я.

- Э-э, нашел чем себя занять. Едем с нами.

- Это куда же?

- На хаш, - смеется Артур и, отодвигаясь в дальний угол сиденья, приглашает меня в машину.

В холодное раннее утро да на голодный желудок хаш, понятное дело, - удовольствие не из последних. Опять же, глядишь, и незаметно убью хотя бы половину этого бездарного, а иных здесь и не бывает, субботнего дня. Словом, не мудрствуя лукаво соглашаюсь и влезаю в «Жигули». Кроме моего знакомого, рядом с молодым парнем-водителем в машине сидел еще и какой-то важного вида господин лет этак шестидесяти, привлекший мое внимание изысканностью своей одежды и огромным золотым перстнем на пальце закинутой за спинку сиденья руки. Едва я сел в машину и она тронулась с места, Артур, не мешкая, представил меня этому господину:

- Рекомендую вам, парой Жирайр. Я его хорошо знаю и уверен, что для дела нашего он подойдет.

- Ну, коли рекомендуешь, я не возражаю, - отреагировал тот и, обращаясь уже к водителю, добавил:

- Прибавь ходу и давай уже теперь без остановок.

Ехали мы долго и уже далеко за городскими строениями, свернув на проселочную дорогу и изрядно проехав по ней тоже, наконец-то оказались у одного двухэтажного дома, окруженного со всех сторон невысокой каменной оградой. Нас уже, видимо, ждали, поскольку обе створки железных ворот были предусмотрительно открыты, и мы, не останавливаясь, въехали во двор, оказавшийся, по сути, садом, в одном из углов которого и высился дом с прилегающими к нему хозяйственными постройками. Хозяева дома встретили нас приветливо, а паройа Жирайра - с подчеркнутым почтением, Глава семейства, дородный мужчина примерно тех же лет, что и господин Жирайр, по всему видать, давно и хорошо его знал, и, троекратно с ним облобызавшись, пригласил нас в дом. И пока мы проходили садом и поднимались на второй этаж, Артур объяснил мне мою задачу, из-за которой я, собственно, и был приглашен на хаш. А была эта задача в общем-то пустяковой, поскольку, как оказалось, мне надлежало всего лишь отредактировать пару страниц какого-то текста, составленного, как добавил Артур, человеком не шибко владеющим русским языком. Отредактировать так отредактировать, подумал я, хаш стоит куда большего. И вот нас вводят в просторную комнату, а по сельским масштабам - почитай целую залу, центр которой занимал массивный стол, уже убранный обильными яствами и бутылками разного рода крепительных и охладительных напитков. И едва мы расселись, а мы - это четверо нас - гостей, да еще хозяин дома с сыном, мужчиной лет тридцати пяти, - как две женщины внесли и поставили на противоположных концах стола по большой кастрюле еще дымящегося хаша. Женщины тотчас же ушли, а парой Жирайр, обращаясь ко всем нам, прояснил ситуацию:

- Поскольку компания наша чисто мужская, то всяк заботится сам о себе. И давайте начнем - хаш хорош горячим. Все потянулись к кастрюлям, наполняя свои блюда соблазнительными кусками говяжих ножек.

- Хаш едят только с водочкой, верно, парой Жирайр? - подал голос хозяин дома, не дав нам проглотить и кусочка.

- Верно, Петрос, верно. Да и какой коньяк сравнится с тутовкой, - отозвался парой Жирайр.

Получив такое одобрение, хозяин сам, обойдя всех нас, наполнил наши рюмки тутовой водкой и первым взял слово:

-Друзья, я пью за очень уважаемого мною паройа Жирайра, желаю ему удачи во всех его делах и одновременно выражаю свое большое сожаление, что уже завтра утром он покидает нас. Надеюсь, что парой Жирайр скоро опять приедет к нам и погостит хотя бы с неделю. Ваше здоровье, парой Жирайр.

- Спасибо, Петрос. Приеду, непременно приеду, - самодовольно улыбаясь, отозвался парой Жирайр, поднимая свою рюмку.

Выпив за здравие господина Жирайра, мы принялись за хаш. Приготовлен он был, скажу я вам, по самому высокому разряду, а чесночно-уксусная приправа да разного рода специи придавали нашей еде особую, чисто кавказскую остроту и пикантность. Второй тост тоже был предложен хозяином дома - теперь уже за всю, как он выразился, домовую книгу паройа Жирайра. Ну а третью рюмку по предложению самого господина Жирайра мы иссушили за гостеприимного хозяина. И вот только теперь, после своего тоста, парой Жирайр и напомнил Артуру о нашем деле. Тот тут же вышел из комнаты, а вернувшись, протянул мне лист стандартного машинописного формата, на обеих сторонах которого мелким почерком был написан какой-то текст. Я разобрал его: то была листовка, приуроченная к наступающему празднику Рождества Христова и обращенная к солдатам и офицерам, размещенных в области частей внутренних войск. Словом, пробуждение интереса к религии какие-то люди вознамерились поставить на службу карабахскому сепаратизму и использовать в своей пропагандистской деятельности. Это скоро подтвердил и господин Жирайр, обратившийся ко мне со словами:

- Мы узнали, что среди военных есть и верующие. Ты сейчас отредактируешь текст этой листовки, а уж наша люди напечатают ее набело, размножат и распространят в частях. Ее содержание мы думаем передать завтра и по радиостанции «Свободный Арцах». Так что будь повнимательней.

- Хорошо, парой Жирайр. Сделаю.

И я стал уже внимательно читать листовку. Стилистических и грамматических погрешностей в ней хватало, но поражало не это, а ее содержательная беспомощность, что сразу же бросилось в глаза даже мне, человеку в общем-то далекому от теологии и христианской фактографии. А каково это будет читать верующему, подумал я, но, благоразумно решив, что до содержания листовки мне никакого дела нет, занялся лишь техническим редактированием текста. Впрочем, и тут я не особенно старался, ибо ошибок было столько, что даже при поверхностной корректуре листовка оказалась сплошь в моих исправлениях. И как я ни старался для солидности тянуть время, а уже через полчаса вынужден был отдать ее Артуру, а уже он - паройу Жирайру. Тот, по-видимому, моей работой остался доволен, поскольку, обозрев обе стороны листа, тут же мне мило улыбнулся. А затем подозвал к себе Артура и что-то передал ему, кивнув головою в мою сторону. Этим «что-то» оказалась пятидесятирублевка, которую Артур сунул мне в карман, вернувшись на свое место.

- Зачем вы так, нехорошо получается, - укоризненно сказал я господину Жирайру.

- Держи, держи, - менторски отозвался он, - за прилежание и труд следует благодарить. И добавил:

- Кстати, как тебе листовка, понравилась?

И хоть всего полчаса назад я, казалось бы, дал себе слово держать молчание относительно содержания Листовки, но тут возьми да и ляпни:

- Чушь какая-то, чему ж там нравиться.

Парой Жирайр чуть не поперхнулся куском хаша:

- Это почему же?

Купеческое самодовольство этого человека, сквозившее во всех его манерах, и его гонор, признаюсь, к тому времени уже настолько меня раздразнили, что отказать себе в удовольствии попортить ему настроение я не мог. Да и тутовая водка тоже, что греха таить, подталкивала к этому. И я сказал:

- Да потому, что автор этой листовки заврался как сивый мерин. Курам на смех она, вот что.

От этих моих слов парой Жирайр весь побагровел и, вынув из кармана листовку, зло бросил:

- Нельзя ли конкретней, любезный?

- Можно, - ответил я. - Вот, к примеру, в ней написано, что Христос до глубокой старости призывал христиан к объединению. Это до какой же такой старости, ежели распят он был в тридцать три года... Я замолк, ожидая реакции господина Жирайра. Но он лишь тупо смотрел на меня, еще более багровея лицом. А потом сквозь зубы проговорил:

- А еще?

- А еще, - с издевкой в голосе ответил я, - знайте, что хоть Мария Магдалина и Мария, но никак не Богородица. Да к тому же... Но парой Жнрайр не дал мне договорить. Он вскочил со стула и нервно зашагал по комнате.

- Ах, подлец, ах, негодяй, - орал он на весь дом, комкая в руках листовку, - и за эту-то галиматью я отвалил ему триста рублей. Ах, подлец...

- А кто он таков? - робко спросил его Артур.

- Не твое дело, - гаркнул парой Жирайр, - не навечно же я уезжаю, даст Бог, вернусь и сполна ему воздам, ох, воздам...

В комнате установилась гробовая тишина. А, парой Жирайр еще минуты три мерил комнату, чертыхаясь и проклиная неведомого нам хитреца. Потом, слегка успокоившись, он подошел к столу и залпом выпил наполненную хозяином дома рюмку водки. И задумался. Мы смотрели на него, не отрывая глаз и гадая, что он напридумает в этой ситуации. Но парой Жирайр думал недолго, Обойдя стол, он вплотную подошел ко мне и спросил:

- Послушай, а не возьмешься ли ты за это дело? Я бы неплохо заплатил. За оперативность тоже.

Но такая перспектива меня не соблазняла, поскольку в затеях их участвовать не хотел. И я ответил:

- Нет, парой Жирайр. Тут нужен специалист-теолог. Я тоже могу накуролесить.

- Жаль, - сказал парой Жирайр. И чуть помолчав, добавил:

- Ну, для листовки время еще есть - подготовим и пришлем. А вот ребята из радио на этот материал рассчитывали. Н-да. И что же им взамен предложить, а? Что же, что же?

Задаваясь этим вопросом, парой Жирайр почему-то продолжал смотреть на меня, словно от меня и ждал ответа. А злой бес, подогреваемый тремя рюмками тутовки, все никак не успокаивался во мне. И я буркнул:

- Стихи, парой Жирайр, стихи!

У паройа Жирайра отвисла челюсть. Взметнув вверх брови, он долго смотрел на меня немигающими глазами, и, наконец, спросил:

- Ты в своем уме? Какие такие стихи?

- А самые обыкновенные, парой Жирайр, - бодро ответствовал я, - стихи о женщинах. Солдаты, парой Жирайр, такие молодые, даже офицеры, а вы им о господних карах да о возмездии. Уверяю вас, стихи о женщинах им будут куда интереснее. Кстати, могу предложить и свои. И недорого возьму, парой Жирайр.

От изумления парой Жирайр, кажется, вконец потерял чувство времени и молча смотрел на меня минуты три или даже пять. А потом, словно бы очнувшись, взял со стола свою рюмку, поставил ее рядом с моею и наполнил их обе водкою. Мы выпили с ним на брудершафт и закусили солененьким перцем. Перец оказался горьким и парой Жирайр запил его лимонадом. А затем, все так же неотрывно глядя на меня, спросил:

- Ну-ну. О женщинах, говоришь. И какие ж это, к примеру, стихи?

И я оказался в своей стихии. Но вот чего не могу понять и по сию пору, так это то, почему в ту минуту мне припомнились именно те шуточные стихи, которые я некогда, давно уже, писал одной знакомой библиотекарше, увлекавшейся поэзией вагантов. И я начал декламировать:

Мадам, шарман, мои шер ами,
Какая жалость, черт возьми:
В моем кармане ни шиша,
Зато я добрая душа,
Зато, мадам, я весь готов...
Но парой Жирайр не дал мне дочитать их:

- Э-э, постой, постой, слушай. Вы только посмотрите на него, а. Без шиша в кармане ему, видишь ли, к мадам захотелось. А почему бы сразу не к королеве какой. Бордель, любезный, это тебе не Красный Крест и Полумесяц. В Париже, по крайней мере, я таких мадамов не встречал. Да и потом, у солдат ведь тоже в кармане ни шиша, и нечего их травить. Словом, мне твой черный юмор не по душе. Давай уж что-нибудь веселенькое.

- Могу и веселенькое, - все еще бодрым голосом ответил я, хотя и был несколько озадачен профессиональным разносом паройа Жирайра. И уже не искушая свою память, решил срифмовать экспромтом. И пару минут пораскинув мозгами, даже не прочел, а скорее пропел:

Мы пойдем с тобою к речке,
Будет жарко, как на печке.
Будем бегать и купаться,
Будем крепко целоваться,
Будем...

Но парой Жирайр своим окриком вновь прервал меня.

- Будешь, будешь... Ничего ты не будешь, любезный. Тут, понимаешь ли, кругом стреляют, людей воруют, и носу боишься из дома высунуть, а ему, видите ли, к речке захотелось. Захотелось - так иди, а никакая такая дура в такое вот время с тобою туда не пойдет. Тем более за тот самый шиш из твоего кармана. Так что уж лучше бы валялся ты с ней на печке, а еще предпочтительней - в каком-нибудь подвале. Может, и пронесет. Короче, фантазируй да знай меру. И вот что. Ты скажи, нет ли у тебя чего-то этакого... боевого, партизанского...

- Но ведь мы же, парой Жирайр, договорились про женщин, - попытался было я возразить.

- Ну, и партизанского и про женщин, - уточнил он.

- Хорошо, парой Жирайр, я попытаюсь, - согласился я, предчувствуя, однако, что и на стихах мне не сделать бизнеса. Но на всякий случай принял позу, как если бы готовился к штыковой атаке. И опять экспромтом прорифмовал:

Иду я в горы воевать,
Когда вернусь - лишь Богу знать.
Но я иначе не могу,
А ты с другими - ни гу-гу,
Ты знай...

Но парой Жирайр прервал меня на сей раз еще более грозным окриком:

- Остановись, слушай, остановись. Вы на него посмотрите, а! Ишь чего захотел, а! Сам, видишь ли, в горы идет, чем, там будет заниматься и когда вернется - одному Болту ведомо. А ей, понимаешь ли, ни гу-гу. Жди. Да у тебя, как погляжу, не женщины, а сплошь идиотки. И стихи, скажу тебе, тоже не для нормального уха. То, понимаешь ли, ни шиита в кармане, а он к мадам прет, то речка ему уже и не речка, а печка, а то и вообще чушь какая-то. Гу-гу, видишь ли.

- Не любили вы никогда, парой Жирайр, - обиженно прервал я его. Но уж лучше бы смолчал, ибо реплика эта моя вконец его раздосадовала.

- Ты это брось, приятель, - возмутился он, - я столько любил, что и на твоего правнука хватит. Но не таков я мужчина, чтобы без шиша в кармане любить. Уважать себя надо, понял?

- Понял, парой Жирайр, - еле произнес я.

- Ну, а коли понял, то и кончим на этом. И оставь свои стихи при себе. Может, еще прочтешь их какой дуре.

- А ты, - обратился он теперь уже к Артуру, - передай ребятам на радио, пусть уж они завтра каким-нибудь старым материалом воспользуются. Поскольку с новым у н
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
Айсу
сообщение 26.03.2006, 22:40
Сообщение #19


Профи
****

Группа: Модераторы
Сообщений: 1,575
Регистрация: 27.12.2005
Из: Москва
Пользователь №: 916



А можно продолжение темы?Заранее благодарю.
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения
gülbeşeker
сообщение 27.03.2006, 09:40
Сообщение #20


Варенье))
*****

Группа: Пользователи
Сообщений: 4,122
Регистрация: 28.11.2005
Пользователь №: 855



Рассказы ужасные...Всмысле жутко трагичные...Никакое чувство не может сравниться по силе с ощущением потери человека, родного тебе, даже если он стал родным и близким за 3 дня службы рядом....Никому такого не желаю!!!


--------------------
Kemran bey, gülbeşekeri beyendinizmi?..
-beyendim
-sevdinizmi?..
-sevdim..
Пользователь в офлайнеКарточка пользователяОтправить личное сообщение
Вернуться в начало страницы
+Ответить с цитированием данного сообщения

3 страниц V  1 2 3 >
Ответить в эту темуОткрыть новую тему
1 чел. читают эту тему (гостей: 1, скрытых пользователей: 0)
Пользователей: 0

 



Текстовая версия Сейчас: 12.12.2011, 00:57
Администрация форума Вirlik не несёт ответственности за сообщения и размещенные материалы на форуме.
Всё написанное является частным мнением независимых пользователей форума.